– Ты не изменилась, – заметил Габриэль и улыбнулся грифону. Подошел и прошептал ему что-то. – Сколько ему?
Гауз улыбнулась про себя, зная, что сумела его удивить.
– Примерно два месяца. Он жрет, как десяток волчат. Через шесть месяцев он станет вчетверо больше. Его мать была достаточно велика, чтобы на ней мог ездить взрослый человек.
– И ты ее убила.
– Это была дикая и опасная тварь! – вознегодовала Гауз.
– То же самое можно сказать о тебе, матушка. – Габриэль смотрел в глаза чудовищу. Оно глядело в ответ, как огромная глупая кошка.
– А ты изменился, сын. Посмотри только на себя. Сила.
– Не стоило сегодня об этом говорить. – Габриэль подошел к окну, выглянул наружу. Но не удержался и вернулся к грифону.
– Но ты действительно очень силен, – промурлыкала Гауз, – я готовила тебя к тому, чтобы стать магом. И теперь тебе поклоняются. Все они.
– Прекрати!
– Когда ты завоюешь королевство, они…
Он смотрел в огромные, безумные, восторженные глаза грифона.
– Ему нужно постоянное внимание, само собой, – пояснила мать, – ты не представляешь, сколько усилий я вложила в него, дитя мое. Я…
– Мама. Остановись.
Он повернулся, и они оказались лицом к лицу.
– Ты всегда был упрямым мальчиком. – Она шмыгнула носом.
– Ты убила моего учителя. И наставника.
– На самом деле нет. Твоего так называемого наставника убил Анри, а что до Пруденции… Честно говоря, я не знаю, что произошло.
– Ты приказала убить их.
– Как утомительно. Прекрати перескакивать с одного на другое. Убила, приказала убить? Какая разница, дитя мое? Они были никем. Она сбивали тебя с толку. Согласись, тебе стоило стать немножко пожестче. Нет?
Она положила руку ему на грудь, растопырив пальцы.
Он не возражал.
Гауз посмотрела на него снизу вверх. Когда они виделись в последний раз, он был только немного выше нее, а теперь нависал над ней, как башня. Вдруг ее зрачки расширились.
– Где сэр Анри?
– Я же не ты, – рассмеялся Габриэль, – я его не убивал. Пострадало разве что его самолюбие.
Гауз топнула ногой.
– Давай не терять драгоценное время, любовь моя. Мне многое нужно тебе рассказать. Много планов, много идей. Ты же теперь герцог Фракейский. – Она улыбнулась.
– Да, – согласился он тоже с улыбкой. Все-таки она – его мать.
Она рассмеялась низким красивым смехом.
– Сердце мое! Каждый дюйм земли вдоль Стены принадлежит нам. Граф, я и ты… какое же королевство мы создадим!
Габриэль погладил огромного грифона по перьям.
– Нет.
– Как это нет? – нахмурилась она.
– Я хочу сказать, что вовсе не собираюсь брать у тебя уроки дипломатии. Что бы ты ни задумала, я не буду в этом участвовать. И, пока мы остаемся в этой неловкой ситуации, я бы хотел упомянуть и герметические искусства. Я полагаю, что тебе нечему меня научить, и я ни в коем случае не пущу тебя в свою голову.
– Нечему тебя научить! – повторила Гауз, уязвленная до глубины души. – Ты мой ребенок! Я тебя создала!
Габриэль коротко поклонился ей, гордясь собой. Мать пугала его, но, видит бог, он держался и не показывал этого. Он сцепил ладони, чтобы они не дрожали.
– В моей голове год обитал Гармодий. – Каждый слог падал, как камень из требушета.
– Ты работал с золотом? – спросила она.
В эфире, своим вторым зрением, она увидела, как он взял золотой лучик и ее собственное дыхание – зеленого цвета – и сплел их в амулет. И протянул ей маленький геркулесов узел из розовых шипов.
Она приняла его.
Он взорвался розовыми лепестками, распространяя волну аромата.
– У меня есть собственные планы. Тебе в них места нет. – Габриэль поклонился. – Признаю, иметь грифона мне действительно хотелось.
Гауз склонила голову и отступила на шаг, побежденная.
– Как тебе будет угодно, мой могущественный сын.
Годы практики помогли ей спрятать торжествующие нотки в голосе. «Мой сын! Я верну тебя, и вместе мы будем править всем!»
Часом позже Гэвин нашел своего брата в одиночестве в его покоях. Нелл доложила о нем.
Габриэль скармливал дохлого цыпленка – прямо в перьях – грифону, который рос буквально на глазах. Воздух загустел от запаха этой твари – кровавого, мускусного, животного.
– Ты жив? – спросил Гэвин. – И что это, ради бога?
– Жив, – вздохнул Габриэль, – мне больно, тревожно и грустно. Как будто мне снова пятнадцать, – он бледно улыбнулся, – зато она подарила мне грифона! Очаровательный, правда?
Гэвин рассмеялся и налил себе вина.
– Я бы тоже хотел грифона, но, видимо, не заслуживаю. Значит, внезапное желание завалить каждую девку, которую я вижу…
– Это грифон. Ничего не поделаешь. Они излучают любовь, пьют любовь… думают любовью.
– Господи, действительно как в пятнадцать лет! Прекрати это!
– Ты имеешь в виду внезапные приступы желания или воздействие на нас нашей матушки?
Габриэль подбросил куриную голову, огромный коготь перехватил ее в воздухе, а клюв перемолол. Габриэль отошел в сторону, а Гэвин схватил его, как будто бы они боролись, и обнял.
– Нет, – сказал Гэвин, – мы не дети, и мы не будем вставать на чью-то сторону. Когда мы были еще юнцами, она разделила нас и завоевала.
Габриэль коротко обнял его и отстранился.
– Она использовала против меня Амицию.