Грозовая степь

И не облака это вовсе, а паруса боевых кораблей, и голубизна неба — это лазурь Индийского океана. Корабли плывут к неведомым сказочным островам, и я — лихой марсовой — зорко гляжу в океан, чтобы, заметив туманную полоску берега, закричать: «Земля!» А кругом голубые волны, зной тропического лета, коралловые рифы…

— Ленька! Ленька!

Надо мной стоит дед.

— Эк, заснул! Еле нашел. Солнышком-то стукнуть может.

Запустив руку в сивую бороду, он довольно жмурится на солнце и вздыхает всей грудью:

— Экие воздуха-то тут, а! Благодать!

Подмигивает мне, молодо улыбается. На коричневом лбу его разглаживаются морщинки.

— Сена нонешний год! Ложку меда добавь — сам ешь… Давай начинать, Леонид. Солнышко спадает: слышь, кузнечики застрекотали.

Глава шестнадцатая

Через несколько дней к нам на покос приехали отец и Эйхе.

Еще издалека мы заметили легковушку, и дед заволновался.

— Никак, Роберт Индрикович? — вглядывался он из-под ладони в приближающуюся «эмку».

И точно, из машины вылезли дядя Роберт и отец.

— Ну как, работнички? — спросил отец, оглядывая покос. — Вот Роберт Индрикович настоял завернуть к вам.

— Здравствуйте, Данила Петрович, — протянул руку Эйхе.

— Доброго здоровьица, Роберт Индрикович, — прокашлялся дед.

— Мушкетер здесь один? Растерял своих боевых соратников? — подмигнул мне Эйхе.

Я ответил улыбкой до ушей. Да и нельзя было не улыбаться, когда видишь все понимающий, с лукавинкой взгляд Эйхе, его открытое и красивое лицо, слышишь его добрый, с едва уловимым нерусским выговором голос. Всегда, когда я видел дядю Роберта, меня подмывало сделать для него что-нибудь хорошее, как-то выразить ему свою любовь. Всем своим сердцем чувствовал я, что это негнущийся, сильный человек, честный и прямой. И если бы меня спросили, каким я хочу вырасти, я бы сказал: «Как Эйхе!»

А дядя Роберт тем временем говорил деду:

— Вот, Данила Петрович, поспорили с вашим сыном, кто лучше косит. Сейчас устроим соревнование, будьте судьей. — И, обращаясь к отцу, сказал: — Ну, секретарь, снимай свою гимнастерку!

Эйхе и отец скинули гимнастерки и какое-то время блаженно поводили незагорелыми плечами под лучами солнца. Высокие, сильные, они походили друг на друга, только дядя Роберт был немножко поуже в плечах и потоньше в поясе. Да еще бородка с усами, а отцовское корявое лицо было гладко выбрито. И все же они чем-то очень походили друг на друга.

Отец встал впереди.

— Ну, поспевайте, Роберт Индрикович! — задорно сказал он. — Не потеряйте меня из виду. В крайнем случае держитесь во-он на ту березку без вершинки.

— Ладно, ладно, — ответил Эйхе, пробуя, крепко ли прикреплен держак у литовки.

Широким взмахом отец выхватил огромный полукруг и с сухим шорохом бросил охапку кошанины в пышный ряд. И пошел, пошел! Сильно, красиво, стремительно продвигаясь вперед. Каждое движение отца было полно уверенности и умения опытного косца.

А дядя Роберт все стоял и, прищурясь, прикидывал расстояние до отца.

Я даже забеспокоился: «Чего он не начинает? Так никогда не догнать отца. Вон где уж отмахивает!»

Но вот отец, видимо, дошел до мысленно отмеченной Эйхе черты, и дядя Роберт двинулся. Я даже не понял сразу, что произошло. Вроде он и не взмахивал литовкой, а перед ним оказался гладко выбритый полукруг, не такой широкий, как у отца, но удивительно ровно скошенный.

И все так же легко и свободно дядя Роберт вдруг на глазах стал догонять отца. Казалось, он просто идет, а литовка в руках — это так, безделушка, и сами собой перед ним скашиваются круговины.

Отец оглянулся и нажал. Но Эйхе неумолимо нагонял. До конца прокоса, до той самой березки без вершинки, осталось каких-нибудь шагов десять, когда дядя Роберт крикнул:

— Сторонись! Срежу!

И отец сошел с прокоса, уступив место.

Эйхе докосил до березы, спросил:

— Эта, что ль, березка-то?

— Эта, — засмеялся отец, вытирая с лица пот. — Ну и ну! Не ожидал!

Дядя Роберт улыбнулся.

— Не ожидал, говоришь? Старая батрацкая закваска. С отцом батрачили, вволю покосили.

— Да и я не из помещиков, — сказал отец. — Тоже навык имею, а вот так…

— На силу надеешься, а в косьбе это не главное. Главное — ритм сохранить и дыхание, как у спортсмена. А ты рывками идешь, быстро выдыхаешься.

Отец несколько сконфуженно и в то же время довольно покачивал головой, поглядывая на Эйхе.

— Ну чего же мы встали? — спросил дядя Роберт. — Давай косить!

И они опять встали в ряд, только теперь Эйхе первым. И пошли, и пошли! Любо-дорого посмотреть!

Луговину выпластали мигом.

— А что, Роберт Индрикович, не искупнуться ли нам? — предложил отец, когда они кончили косить.

— Можно, — согласился Эйхе и подмигнул мне: — Держись, мушкетер, утоплю.

— Его уже топили, — сказал отец.

— Как так?

— Да так. Сусекова сын, старший.

— Вон как, — обнял меня за плечи дядя Роберт. — И стреляют в нас, и топят, и травят, а мы всё стоим. Вот так мы!

После купания Эйхе и отец уехали. Мы с дедом опять одни.