Грозовой фронт

— Ладно, успокою вас напоследок, — Сухов попытался ободряюще улыбнуться, но нервное перенапряжение, которое помогло победить в схватке, теперь мешало нормально говорить, жестикулировать и строить гримасы. Улыбка вышла зловещей. — Ничего страшного не случится. Ни с Зоной, ни с вами. Завтра и не вспомните ничего.

— Нашёл время шутить, — Лера подняла на Сухова белые от страха глаза. — Мы умрём сейчас, какое, к чёрту, завтра?!

— Ты увидишь его, уверяю тебя, — Сухов вновь усмехнулся и вдруг вскинул руки, как бы обращаясь к небу. — Смерти нет! Она не для этих мест! Аллилуйя!

— Оба вы с Апостолом… психи, — негромко проронил Бойков и покачал головой. — Один другого хуже. Вот мы попали!

— Ржавый якорь мне в клюз, да? — Сухов глупо хмыкнул и подмигнул подполковнику.

Выглядело это так, будто бы Павла передёрнуло от приступа нервного тика.

— Что? — Бойков поднял на Сухова непонимающий взгляд.

— Ничего, — Сухов отвернулся.

Что-то в этот раз, несмотря на все заслуги лейтенанта, окружающие не спешили признавать его героем дня. Или хотя бы воспринимать его как нормального человека, а не психа. Сухову вспомнилось, как сам он смотрел на Ольгу. Она тоже вела себя, мягко говоря, странно, хотя делала для успеха операции много полезного, особенно во второй день. Теперь Павел понимал, каково ей было выслушивать его диагнозы и замечать косые взгляды. Приятного мало. Точнее, совсем ничего приятного. Абсолютно.

Павел бессильно уронил руки и опустил взгляд на экранчик. До взрыва оставались считаные секунды. Но теперь Сухов не боялся этого взрыва. Или думал, что не боится, а сам всё-таки боялся? Лейтенанту вдруг стало не по себе. Он не понимал почему, но стало.

«Почти повтор сцены в «вертушке», — подумалось лейтенанту. — Что тут страшного? И всё же сейчас почему-то всё иначе, реальнее и страшнее. Даже для меня. Я ведь точно знаю, что завтра проснусь живым и здоровым, но всё равно мне не по себе. Почему?»

Таймер на экранчике разменял последнюю минуту, затем полминуты, затем осталось четыре, три, две секунды…

В тот самый момент, когда рядом с тремя нулями появилась единица, в воздухе просвистело что-то гибкое, будто бы воздух рассекла плеть. Сухов не оторвал зачарованный взгляд от фугаса, но ничего и не пропустил. Воздух действительно рассекла плеть, только не обычная, а «Плеть-артефакт». Тот самый, который мог останавливать на элементарном уровне любые процессы. В том числе и передачу электрических импульсов, которые, блуждая по электронным мозгам детонатора, так и норовили взорвать ядерный фугас в присутствии Сухова и компании.

* * *

Удар «Плети» оказался настолько силён, что компьютер фугаса завис всерьёз и, думается, надолго. Сухов поднял взгляд и увидел, что люк в потолке открыт, а по лестнице спускаются бойцы спецназа. А рядом с лейтенантом стоял высокий, крепкий бородач с «Плетью» в руке. Стоял, нагло пялился на Сухова и компанию и ухмылялся.

Сначала Сухова возмутила эта ухмылка (он сам не понял почему, но возмутила до глубины души), а затем Павлу вдруг резко стало нехорошо. Будто бы внутри у него сломался стержень или лопнула пружина, которая заставляла лейтенанта вставать и выпрямляться, даже когда ему по всем законам природы полагалось уже лежать и не дёргаться.

Сухов обмяк и сел на пол. Почему вдруг лопнула пружина? Сухов не понимал. Наверное, дело в этом вот бородаче. А вернее, в его появлении на игровом поле.

«Точно, — в памяти вдруг вспыхнуло яркое воспоминание о последнем бое в Припяти. — До сих пор я почему-то не вспоминал главного, своих последних минут на поле боя в Припяти! После того как я прикрыл Найдёнова, меня вовсе не контузило. Я ещё успел сменить позицию, перебраться в другую траншею, а потом… Вот тогда и последовал взрыв. Но и после него я не отключился. Взрывной волной меня выбросило из окопа, швырнуло на остов сгоревшего бронезавра, а затем… меня прошили из импульсников шагающие боты. Вот как всё было на самом деле. На первом этапе игры память почему-то подсовывала мне урезанный вариант этого воспоминания. Но теперь я вспомнил всё. И как я умирал, и как бородатый человек с «Плетью» вытащил меня с поля боя. Стоп! Но если это так, значит, «петля» ввела этого персонажа в игру с каким-то особым намёком. С каким? Я заработал досрочный переход на третий уровень? Или она меня отпускает. И куда отпускает? Обратно в тот день, когда я умер, в начало марта? Вот уж будет награда за все труды!»

— Механик! — обратилась к бородачу Лера. Голос у неё заметно дрожал. — Мы чуть не взорвались!

— Знаю, милая, — Механик спрятал «Плеть», подошёл и обнял Леру. — Успокойся, теперь всё в порядке.

— Спасибо зарядке, — бодро заявил спустившийся последним из спецназовцев лейтенант Георгий Гелашвили. — Камарджоба, хлопцы и дивчины, чаму кислые?

— Окислишься тут, — проворчал Копейкин. — Чуть в ядерный ящик не сыграли.

— Штаны-то сухие или всё-таки «окислились»? — Гелашвили усмехнулся. — Ладно, расслабьтесь, кирдык отменяется. Давайте все на воздух, а то здесь воняет, как на бойне.

— Здесь, — вдруг тихо проронил Сухов. — А где «здесь»?