Грозовой фронт

Он подошёл к убитым и вытащил у ближайшего бойца из подсумка несколько запасных магазинов. Затем бросил взгляд вправо и вдруг замер. Охранники имели на вооружении «Штормы», но на случай прорыва противника через ворота они приготовили и кое-что посолиднее. А конкретно — однозарядное ручное импульсное орудие залпового боя «ОРИОН-2», ласково именуемое в народе «Мегерой». По Зоне с таким оружием не набегаешься, тяжеловато, да и перезаряжать пушку после каждого выстрела неудобно, но в некоторых ситуациях «картечница» (ещё одно народное название) становилась просто незаменимой. Например, когда враг шёл на прорыв крупными силами, и ты просто не успевал продырявить всех, даже длинной очередью. А тут один выстрел — два десятка пуль веером, сметают всё и всех. В общем, Сухов всё-таки поднял «Мегеру», решив хотя бы разок, но применить её в сегодняшней игре.

— Мастерство не пропьёшь, — Ольга бросила разряженные «Страйки» на пол. — Но пороховые пистолеты мне нравятся больше.

— Каждому своё, — Павел запер изнутри дверцу в боковой коридор, а затем подошел к бронедвери в последнюю комнату анфилады, в «зону А». — Апостол там наверняка. Но как туда проникнуть? У меня ни «фрича», ни плазмы не осталось. А «Шторм» эту броню не возьмёт. Даже «Мегера» не возьмёт. Сволочь!

Сухов в сердцах пнул дверь. Та даже не загудела.

— А ты ожидал, что главная дверь будет из картона? — Ольга тоже осмотрела отсечку. — Да-а, эту даже бронебойным не возьмёшь. Какой дрему-учий слу-учай!

Последнюю фразу она пропела, причём нарочито фальшиво. Кажется, в теплое гнёздышко между извилинами дамочки вернулись улетавшие на зимовку гуси. Глаза Ольги не просто загорелись, а вспыхнули адским огнём, между языками которого плясали джигу безумные чёртики. Сухов не мог и предположить, что сейчас творится в голове у взбалмошной спутницы, но зато он точно знал, что бессилен каким-либо способом пресечь это безобразие. Ну, и что ему оставалось с ней делать, пристрелить?

Ольга вдруг изобразила мультяшного героя, который собирается рвануть куда-то с высокого старта. Руки отвела в одну сторону, а телом подалась в другую, затем издала странный звук, что-то вроде «Фьють!», и бросилась к столам и стеллажам с химическими колбами, ретортами и прочей стеклянной дребеденью.

Сухов только и сумел, что открыть рот. Сказать он ничего не сумел. Но не потому, что он совершенно обалдел от выходки спутницы, а потому, что чувствовал — в этом безумном движении есть какой-то смысл. Вернее он подсознательно верил, что, несмотря на безумное, казалось бы, поведение, Ольга делает то, что нужно.

Стопроцентная пациентка Кащенко порхала между лабораторными столами с грацией бабочки. Она неуловимо быстро переставляла какие-то колбы, смешивала их содержимое, добавляла какие-то порошки, оценивала полученные жидкости на просвет и при всём при этом напевала. Поначалу Сухов не разбирал ни слов, ни мотива, но по мере того, как Ольга приближалась к цели, голос её креп, мелодия становилась стройной, а слова внятными. Более того, Сухов (между прочим, окончивший музыкальную школу по классу гитары) узнал мотивчик. Дворовый, но вполне приятный. А вот слова звучали незнакомо, судя по смыслу, из репертуара студентов какого-нибудь педагогического университета.

«Надоело, ё-моё, отмените букву «ё»!

Будет клево, будет елка, ежик, клен и чертик с челкой.

Ведь ничтожная проблема эта умершая тема!

Сэкономим столько краски, рубаните без опаски!

Отпилите! Чтоб у слов мерзких не было рогов…

Отменили букву «ё», глядь, а так ещё хуё…»

Концовка слегка покоробила, но в целом песенка показалась Сухову правильной. Павел даже прокрутил в памяти одну из строк. «Будет клево, будет елка, ежик, клен и чертик с челкой…» А ведь верно. Ну что без этой буквы будет делать, допустим, лейтенант Кабанов, у которого что ни фраза, то «ё-моё», «ёшкин кот» или «ёпрст». Будет говорить «йо-мойо»? Нет, теоретически, он может и вовсе не употреблять такие словечки. Кто бы спорил! Но тогда, извините, это будет уже не Витька Кабанов, а его грустный и серый тёзка. Пардон, тезка.

Пока Сухов (ежесекундно оглядываясь то на ворота, то на двери) размышлял над ошибками реформирования родного языка (букву «ё» в 1797 году ввел Н. М. Карамзин, а в прошлом веке отменил какой-то придурок), Ольга смешала какой-то серо-буро-малиновый коктейль и торжественно подняла литровую колбу на уровень глаз. Оценив на просвет результат своих трудов, она не слишком музыкально пропела «Гото-о-во!» и наконец вновь обратила внимание на Сухова. В глазах у Ольги уже почти погасли безумные огоньки, но из благостного состояния она пока не вышла. По лицу дамочки Сухов безошибочно определил, что она получила от процесса смешивания неведомых реактивов удовольствие, пограничное с наслаждением, а быть может, и с оргазмом.

— Что готово? — уточнил Сухов. — Что это за бурда?

— Не смей! — вдруг высоко и громко крикнула, почти взвизгнула Ольга. — Не смей так говорить!

— Ты… это… — Сухов окончательно опешил. — Не переживай так. Я не хотел тебя обидеть. Что за… смесь?