Грозовыми тропами

Весь подвал увешан батистовыми флажками. Вместо древков — оструганные ветки. На одной стороне каждого флажка написано: «Красный», на другой — в две строки: «Да здравствует 1 Мая!» и «Армия «Трясогузки». Мика, мусоля огрызок чернильного карандаша, надписывает последний, самый большой флаг, прикрепленный к толстой палке.

Цыган, вскрыв топором банку, увязывает патроны в узелок.

Трясогузка укладывает в мешок продукты для заложников. Потом берет другой мешок и засовывает в него флажки. Потом выносит из угла винтовку и наган.

— Быстрей заканчивай! — говорит он Мике. — Уже стемнело! Пора встречать Первомай!

Через несколько минут, нагруженные мешками и узлами, мальчишки выползли из подвала и в темноте пошли вдоль реки. У Цыгана за спиной винтовка и гитара.

Дойдя до железной дороги, ребята разделились. Цыган отдал винтовку и прямиком направился к пакгаузу, а Трясогузка и Мика свернули в кусты, в обход.

И снова танцует и поет Цыган, развлекая часового, охраняющего заложников.

И снова Мика стоит на плечах у Трясогузки и просовывает сквозь прутья решетки еду, патроны, наган и винтовку.

Завершив эту операцию, мальчишки сошлись в тупике за сваленными в кучу старыми шпалами.

— Ну, теперь их голыми руками не возьмут! — шепчет Трясогузка. — Пошли украшать город! Как все флажки развесите, топайте к котельной. Я буду ждать!

Трясогузка взял самый большой флаг и исчез.

В депо горят костры. Несколько пулеметов тупо уставились на рабочих, снующих вокруг бронепоезда. Паровоз уже дымит и пофыркивает паром. Ремонт подходит к концу. Одни в последний раз простукивают колеса. Другие укладывают масляную ветошь в коробки букс. Несколько рабочих готовят брезентовые шланги, чтобы смыть с бронепоезда грязь.

— Шевелятся! — говорит один из солдат пулеметного расчета. — На выпивку рассчитывают!

— Жить захочешь — зашевелишься! — отвечает другой.

Из конторки вышел Платайс, взглянул на часы. Было без четверти девять. Поравнявшись с задним бронированным вагоном, он спросил у рабочих:

— Готово?

— Готово!

Такой же ответ он получил и у среднего и у переднего вагонов.

Из паровозной будки выглянул Кондрат Васильевич, весело крикнул:

— Господин барон! Не томите людей! Выпить хочется!

— Давай гудок! — разрешил Платайс.

Могучий густой рев заполнил депо. По этому сигналу рабочие набросились на колчаковцев, находившихся рядом с бронепоездом. Ремонтники прыгали на них сверху, с вагонов, сбивали с ног и обезоруживали.

Офицер прокричал какое-то ругательство и ухватился за кобуру. Платайс ребром ладони ударил его повыше локтя. Второй удар заставил колчаковца отлететь в сторону. Его подхватили рабочие, а Платайс побежал в хвост бронепоезда.

Засуетились пулеметчики у ворот депо. Против них были направлены брандспойты. Обжигающие струи кипятка оттеснили солдат от тупорылых «максимов». У задних ворот пулеметчики сдались, не сделав ни одного выстрела, а у передних произошла заминка.

Рабочий, поливавший колчаковцев кипятком, споткнулся и упал, сильно ударившись правой рукой о рельс. Он быстро вскочил, хотел поднять брандспойт и не мог. Кипяток лился на пропитанную мазутом землю. Рабочий беспомощно оглянулся, прижав к груди сломанную руку.

Кондрат Васильевич закрепил ручку гудка, выскочил из будки и побежал к рабочему.

Но колчаковцы уже опомнились. У пулемета залег солдат с тремя георгиевскими крестами. Рядом, у коробок с лентами, плюхнулся унтер-офицер.

«Не успеть!» — подумал Кондрат Васильевич.

Он бежал и видел дуло, прицельную рамку, голову солдата, прильнувшего к пулемету. Сейчас заговорит «максим» и…

Унтер-офицер локтем ударил георгиевского кавалера, а тот оторвался от прицельной рамки и стал что-то поправлять в пулемете. «Заело!» — мелькнула у Кондрата Васильевича радостная мысль. Он подхватил горячую кишку и хлестнул кипятком по колчаковцам.

Подоспели рабочие с винтовками. Унтер-офицер и солдат с крестами подняли руки.

Кондрат Васильевич вернулся в паровозную будку и освободил ручку гудка. Наступила звенящая тишина. Теперь гудок был не нужен. Он заглушил звуки короткой схватки, и наружная охрана не догадалась, что произошло внутри депо.

Рабочий, из-за которого чуть не сорвалась тщательно продуманная операция, виновато потупясь, стоял у паровоза.

— Ты бы левой — укоризненно сказал ему Кондрат Васильевич.

Рабочий показал левую руку. Она была ошпарена. На пальцах и ладони бугрились пузыри.

Кондрат Васильевич охнул, словно ему самому стало нестерпимо больно.

— Прости, друг! — произнес он. — Потерпи полчасика! Отправим бронепоезд — перевяжем.

— Потерплю, — отозвался рабочий.

Кондрат Васильевич пошел к пулемету. Он открыл крышку коробки, передернул ленту. «Максим» был в полном порядке, нажми на спуск — и пулемет заработает.

Задумчиво посмотрел Кондрат Васильевич вслед георгиевскому кавалеру, которого уводили в помещение кладовой. Там уже толпились и другие обезоруженные колчаковцы.

Перебегая в темноте от дома к дому, Мика и Цыган развешивают на улице флажки.