Грубая обработка

В производственной комнате было два человека, но ни один из них не был Гарольдом Роем. Резник нашел его около входа на студию, когда Гарольд клал телефонную трубку, закончив разговор со своим агентом. Это его последний агент. Каким же надо быть идиотом, чтобы продолжать выплачивать 10 процентов сладкоречивому, бывшему в детстве звездой, мальчику, у которого уже появляется лысина и для которого понятие «бизнес» означает сидение полдня в «Гручо клубе» со «Скрин интернэшнл» в руках. Особенно когда в подобной ситуации он способен дать только один совет: продолжайте переговоры и следите за осанкой.

– Мистер Рой…

– Гарольд…

– Гарольд…

Резник появился в то же время, что и Роберт Делевал, размахивающий листками сценария, и ассистентка Крис в бейсбольных ботинках, украшенных звездами.

– Гарольд, мы должны сделать что-либо с этим диалогом.

– Пять минут, Гарольд, и мы будем готовы снимать. Гарольд Рой зажал обеими руками уши, закрыл глаза, открыл рот и издал почти беззвучный вопль. Когда он снова раскрыл глаза, Крис вздернула плечи и удалилась. Резник и Роберт Делевал оставались на своих местах.

– Вы слышали, что она сказала? Пять минут.

– Но не с этим сценарием, Гарольд.

– Что плохо со сценарием? Кроме того, что он написан вами?

– Не этот, я этого не писал. – Делевал махал листком перед лицом Гарольда Роя. – Не этот набор чепухи.

Гарольд выхватил листки из его руки.

– Этот набор чепухи существует потому, что ваше творение было действительно набором чепухи. А у меня всего четыре минуты и несколько секунд, чтобы превратить эту чепуху в телевизионную программу.

Он оттолкнул сценарий обратно автору и повернулся к двери в студию. Резник встал так, что дверь могла открыться только на шесть дюймов.

– Я звонил, – напомнил он.

– Четыре минуты, – заявил Гарольд.

– Этого может оказаться достаточно, хотя я не могу обещать…

– Я не знаю, о чем пойдет речь.

– О грабеже, сэр.

– Грабеже? Что… – И затем он вспомнил. – Вы…

– Резник. Детектив-инспектор.

– О! Черт побери! – Гарольд посмотрел на часы и на зеленую лампочку над дверью студии. Если Маккензи действительно собирается пригласить Фримана Дэвиса, то Гарольд должен взять все в свои руки до того, как тот появится. По крайней мере две сцены готовы, и еще одна будет готова к съемке до обеда.

– Я вижу, что вы очень заняты, – сказал Резник, – но имеются одна или две вещи, которые надо проверить.

– Моя жена…

– Я знаю. Мне надо лишь уточнить некоторые детали. Это не займет много времени.

В памяти Гарольда Роя возникла картина: он становится на колени на кровать и заталкивает пакет с кокаином в самую глубину сейфа.

– Как только это будет уточнено, – заверил Резник, – мы не станем вас больше беспокоить. Не будет необходимости тревожить вас снова.

Гарольд прислонился к стене около двери.

– Инспектор, поймите меня. Позвольте мне закончить эту первую сцену. Она несложна. Займет не больше часа. А когда будет готовиться другая сцена, мы сможем поговорить. – Он оторвался от стены. – Это лучшее, что я могу предложить.

– Хорошо, – согласился Резник. – Если я могу сделать пару звонков из вашего кабинета…

– К вашим услугам.

Гарольд Рой отправился в студию, и когда Резник пошел обратно по коридору, то обнаружил, что рядом с ним идет Роберт Делевал.

– Вы детектив?

– Да.

– Вы занимаетесь убийствами?

– Иногда.

– В таком случае я, может быть, еще увижусь с вами.

– Почему? – Резник посмотрел на него.

– Потому, – заявил с чувством Делевал, – что, если этот ублюдок будет продолжать убивать мои сценарии, как он делал до сих пор, я могу кончить тем, что убью его.

– 12 —

Он не прикасался к ней всю дорогу: ни в такси, ни когда свернули на подъездную дорожку, ни на ступеньках, когда стоял прямо за ней, а она, нервничая, искала ключом замочную скважину. Вот почему, когда он положил широкую ладонь своей руки ей ниже спины, она чуть не упала.

– Подождите, – попросила она. – Подождите.

Ее голова была неловко прижата к стене. Низенький столик с газетами, рекламными проспектами, письмами больно врезался ей под коленки.

– Пойдемте наверх.

Но его большие пальцы уже потирали ее соски, а голова приближалась к ее груди.

– Как вас зовут? Я не знаю даже вашего имени.

– Грабянский.

– Нет, ваше имя.

– Ежи.

– Что?

– Джерри.

– Но вы сказали…

– Так меня крестили. Ежи.

– Когда вы его заменили?

– Когда перестал ходить на исповедь.

– Когда это было?

– Когда я не мог больше ставить в неловкое положение священника.

Она посмотрела на него, ожидая, что он улыбнется. Мария лежала, облокотившись на подушки, на ее лице почти не оставалось косметики. Она не стала утруждать себя и оставила лежать снятые вещи там, где они были брошены: в ногах кровати, на ковре, на лестнице. Она просто влезла в коротенькую рубашку из кремового шелка.

– Ежи, – позвала она.

– Хорошо, – расплылся он в улыбке. – Сейчас ты дашь мне отпущение грехов.