Грубая обработка

– Можем мы начать съемку? – спросил Гарольд.

– Вы не хотите прорепетировать?

– А что мы сейчас только что делали?

Наступило молчание, лишь слышался треск статического электричества от перемотки пленки. Затем прозвучало:

– Еще один раз для звука, Гарольд, пожалуйста.

– А, черт возьми.

– Вы так не скажете, если мы дадим шумовое сопровождение, – прокомментировал звукорежиссер из соседней кабины.

– Именно это я скажу.

– Мы могли бы прорепетировать это, пока спорим, – заметил ассистент с площадки.

Гарольд поднял кверху обе руки.

– Делайте, – распорядился он. – Делайте.

Ведущий актер сделал несколько шагов по съемочной площадке, и тут же раздался громовой удар по задней стене декорации.

– Найдется ли кто-нибудь, кто будет отрицать, что я не предупреждал вас о чем-нибудь подобном? – Гарольд посмотрел через стекло панели туда, где звукорежиссер был занят тем, что давал инструкции звукооператорам.

– Слабеет освещение, Гарольд.

– Боже мой, почему сейчас?

– Всего на чуть-чуть, – прозвучал по одному из микрофонов голос осветителя.

– Черт возьми! – прошептал Гарольд и взглянул на часы.

– Прошу – Дайана Вулф разорвала фольгу еще одной палочки мятных таблеток и протянула ее Гарольду. Он взял две и тут же разжевал.

– Не хотите ли аспирина? – спросила Дайана, положив свою наманикюренную руку на его плечо.

– Я бы хотел, чтобы мы отсняли что-нибудь до того, как прервемся на обед.

– Гарольд? – Роберт Делевал принялся за свое от самой двери. – Поскольку сейчас пауза, я полагаю, мы могли бы заменить парочку этих строк?

– Роберт.

– Да?

– Умри!

Разговор Резника с суперинтендантом был кратким и ничего не решил. Скелтон, казалось, был рассеян и думал о других вещах.

– Чао не одинок и не без друзей в городе, Чарли. Не вредно помнить об этом.

– Он член гольф-клуба, не так ли, сэр?

– Чарли?

– Простите, сэр.

– Только вы знаете, каким может быть сержант Миллингтон, если он почувствует, что его обвели вокруг пальца. Это как красная тряпка для быка.

– Я прослежу, чтобы он не выпускал пар, сэр.

– Сделайте это, Чарли.

Скелтон замолчал и задумчиво смотрел на него. А Резник думал, что ему надо еще повидаться с другими людьми, выполнить другую работу.

– Что-нибудь еще, сэр? – спросил инспектор. – Только…

– Нет-нет, Чарли. – Он мотнул головой. – Это все. Резник уже переправил Риза Стэнли Дивайну, дав ему инструкции успокоить этого человека, выяснить, знал ли кто-либо из соседей о его намерении вернуться раньше, чем планировалось, предложить, чтобы он присоединился к местному отделению общества наблюдения за соседними домами. Джефф Харрисон звонил третий раз, и Резник просто отметил это в своей памяти. Почему-то он не имел особого желания разговаривать с Джеффом.

– Сэр?

Патель ждал около кабинета Резника. Когда инспектор приблизился, Патель еще больше расправил свои широкие плечи. На нем были пиджак в мелкую клетку и брюки, которые гладили последний раз, когда они были в чистке.

– «Кингз Корт», сэр. Все их данные находятся в компьютере.

– И?

– Возникла некоторая проблема с этим. – Патель покачал головой. – Не хотят делать распечатку.

– Я заскочу туда, – вздохнул Резник.

Пластинка Барри Манилоу, которую поставила Мария, когда направилась в ванную, создавала интимный, обволакивающий фон: приглушенный, но резкий бас, сопровождаемый иногда звуками фортепьяно. Дым от сигареты скрадывал свет, на удивление яркий, хотя он и проходил через кружевную занавеску на окне спальни.

– Тебе нравится эта пластинка?

– Ммм. А тебе?

Грабянский не знал. Он разбирался в музыке, как его партнерша в орнитологии, – бывают большие птицы, бывают и маленькие, а в музыке бывают медленные мелодии, бывают и быстрые. Большинство здесь были медленные.

Грабянский ухитрился так лечь на бок, чтобы не потревожить свою правую руну, особенно пальцы. Он дважды провел языком по раковине ее уха, и дрожь пробежала по неподвижному телу Марии.

– Эй! – воскликнула Мария.

– Да?

– Что это?

– Что именно?

– Что ты сделал?

– Это?

– Да.

– Ну и что?

– Где ты научился этому?

Он проделал это еще несколько раз, и она застонала. Он хорошо помнил, где и когда он научился делать это. Ему было пятнадцать, а она была дочерью сторожа – худенькая девушка шестнадцати лет, которая носила очки и толстые хлопчатобумажные носки до колен. У задней двери было небольшое углубление, в котором могли поместиться их тела, если они стоя крепко прижимались друг к другу. Грабянский был уверен, что, кроме родителей и тетки на Рождество и в дни рождения, ее никто никогда до этого не целовал. И, конечно, не так: с языком, нежно играющим вокруг ее маленького уха.

– Джерри!

– Так меня зовут.

– Нет-нет, не надо.

– Тебе хорошо?

– Очень.

– Ну что. Хватит?

– Ммм, – ворковала Мария. – Мммм.

– А ты говоришь – Джерри, – осклабился Грабянский.