Грубая обработка (сборник)

– Ее рука, которая держит тебя за определенное место.

– Никто меня не держит за это место.

Внимание Грайса вновь сосредоточилось на окне.

– Чего она добивается? Кругосветного путешествия? Счастливой жизни «среди цветущих трав»?

– Ей ничего не нужно. Она не имеет к этому никакого отношения.

– Тогда что это – просто обычная трусость?

Грабянский пожал плечами.

– Обдумываю разные варианты, только и всего.

– Мы выбрали для себя вариант много лет тому назад. Мы оба. – Запор подался настолько, что Грайс получил хорошую точку опоры, чтобы открыть окно.

– Не вижу причин, почему нельзя было бы подумать снова.

– Когда наши дела идут так хорошо? – Грайс улыбнулся.

Окно поднялось, только слегка скрипнула рама.

– Что же, всю жизнь лазить по чужим домам?

Грайс поднялся на подоконник. Ему были видны очертания тяжелой мебели в комнате. До него доносился монотонный ход напольных часов. Очевидно, были потрачены немалые средства для того, чтобы создать видимость старого солидного дома. Глупые ублюдки!

Он крепко ухватил за руку Грабянского и помог ему пролезть через открытое окно. Затем влез сам и опустил окно.

– Ты прав, – сказал он.

– Ты о чем?

– Мы можем заниматься этим всю жизнь.

Зная за своим партнером некоторую склонность к юмору, Грабянский подождал продолжения.

– Каждая дополнительная сотня, которую мы вложим сейчас в свой пенсионный фонд, превратится в тысячу, когда нам будет по шестьдесят пять. Разве это не заманчиво?

– Ты с кем-то советовался?

– Ты его очень хорошо знаешь, – ухмыльнулся Грайс. – Какой смысл иметь в деле собственного страхового агента, если не пользоваться его профессиональными советами?

Грабянский осторожно двигался между креслами с высокими спинками и закругленными подлокотниками.

– Я проверю другие комнаты, прежде чем мы начнем.

– Не беспокойся, – заметил Грайс, голос которого теперь, когда они были уже внутри, явно повеселел. – Во второй раз счастье тебе не улыбнется.

Грабянский почувствовал боль в затылке. Он переходил из одной комнаты в другую, ожидая, что увидит кого-то из живущих здесь, либо спящего в своей постели, либо страдающего бессонницей и сидящего с книгой в рунах. Если бы он нашел кого-нибудь, он мог бы почувствовать облегчение, так как понял бы причину охватившего его беспокойства, отдававшегося пульсирующей болью в голове.

Грайс радостно позвал его шепотом из ванной. Под стопкой полотенец он обнаружил пластиковую сумку с 1.300 фунтами в купюрах по двадцать и десять фунтов. Деньги для оплаты художника-декоратора или просто на расходы? Во всяком случае, теперь это не имело никакого значения. Это их деньги, его и Грабянского. В спальне хозяина они обнаружили красивую коробку для сигар на туалетном столике. Там оказались карточки «Еврокард», дорожные чеки в фунтах, испанские песеты, американские доллары и немецкие марки. Нашлись также золотые кольца, завернутые в розовые салфетки и упрятанные в пару колготок. Грайсу нравились люди, которые были такими осторожными. Это так облегчало их задачу.

– Что тебе рассказали о них? – спросил Грабянский.

– О ном?

– О хозяевах.

– Приехали из Кента. У них там остался дом, но фруктовый сад и четыре акра земли выкупаются для прокладывания железнодорожного туннеля через Ла-Манш на континент. Они приобрели квартиру в Барбикене, а потом вот этот дом. Сам хозяин, когда не находится за границей, большую часть времени проводит в Лондоне. Его жена и дети переедут сюда, когда найдут подходящие школы для детей. До тех пор здесь никого, за исключением случайных приездов на выходные дни. Удовлетворен?

Грабянский не ответил.

– Успокойся.

– Я спокоен.

– Ты не будешь спокоен до тех пор, пока мы не окажемся в нашей уютной маленькой квартире и ты не вернешься к сбиванию своих коктейлей.

– Ты думаешь, эта картина стоит чего-нибудь? – спросил Грабянский, показав на темный портрет, на котором была изображена женщина с желтоватым лицом, с рунами, сложенными на коленях, и глазами, которые, казалось, глядят совершенно с другой картины.

– Я не знаю, – ответил Грайс – Это ты интеллектуал.

Грайс засмеялся, хотя это был какой-то свист, а не настоящий смех. Не успел этот смех замолкнуть, как они услышали, что внизу в замке двери повернулся ключ. Как по волшебству, пульсация в голове Грабянского прекратилась, и на смену ей появилась острая, режущая боль. Входная дверь открылась и закрылась. Загорелась одна лампа, затем другая.

Грайс и Грабянский замерли.

Включили радио, кто-то искал подходящую станцию: голоса, какая-то простенькая поп-музыка, опять голоса, кусочек Гайдна, снова тишина. Грайс знал, что в полумраке лестничной площадки Грабянский смотрит на него. Знал, что он думает: это никак нельзя назвать случайным посещением в выходные дни.

«Что, если это наш брат грабитель? – думал Грайс. – Кто-то с копией ключей или отмычкой?» Затем мужчина, по тяжести шагов было ясно, что это мужчина, вошел в кухню, (они знали, где она расположена), и они услышали слабый звук закрываемого буфета.