Grunedaal

На четвертом рассвете я увидел бедную растительность долины. Такая же серая земля, что и на плато, была покрыта островками светло зеленого цвета, словно неведомый гигантский крестьянин шел и расплескал на землю свою рассаду. Но меня заинтересовало совсем не это, хоть я и истосковался по траве, когда бродил высоко в горах. Над редкой зеленью высились стены. Когда-то они были белыми и опрятными, но теперь пожелтели от времени и облупились, покрылись густыми трещинами и стали походить на щеки неопрятной сварливой старухи. Стены увенчивались башенками, такими же неряшливыми, но еще внушающими некое трепетное чувство, когда смотришь на рукотворную высоту и понимаешь всю толщину времени. Над башенками не реяли флаги, как это мне представлялось когда-то в уютном отрочестве Школы. Кое-где шпили начисто отсутствовали: то ли их свалил сильный ветер, что пронесся с высоких гор, то ли они рухнули под собственной тяжестью. Вид города навевал ощущение опустошенности. И хотя ворота города были раскрыты, они мало походили на приветливо распахнутую дверь, терпеливо ждущую путника. Скорее, это был вяло раскрытый зев спящего животного, - животного старого, тяжело больного и ленивого. Старец угрюмо спал, отвесивши нижнюю губу подъемников и распустивши ржавые слюни подъемных цепей. Я не спешил радоваться. Вблизи разрушения оказались еще более страшными: эти стены давно никто не ремонтировал и никто за ними не смотрел. Чем ближе я подходил к городу, тем сильнее становилось ощущение безнадежности и потерянности, прочно поселившихся в его стенах...

Овечье блеяние отвлекло меня от грустных мыслей: худой подросток, одетый не лучше меня, пас среди невзрачных трав свое редкое стадо. Я приблизился и спросил его, что это за город, и не найдется ли у него немного еды. Подросток с любопытством рассмотрел меня и добродушно улыбнувшись, показал рукой: Ден Кронидал!.. Я почувствовал некоторое удовлетворение. Тайная радость, что жила во мне эти четыре года, куда исчезла, я просто испытывал чувство удовлетворения как любой путник, что пришел туда, куда ему было нужно. Осознав, что за последние сутки я ни разу не присел, тяжело опустился на траву и вытянул вперед отекшие ноги. У меня не было радости, - усталость наполнила меня до пределов. Гораздо больше радости я ощутил, когда пастушок угостил меня краюхой хлеба и влажным белым сыром, - я поблагодарил его, но мне было грустно. Пастушек, забросив работу, сидел на траве и жадно смотрел как я торопливо ем. Только потом я понял, что съел его завтрак, обед и ужин...

Повторно поблагодарив мальчишку, я пошел к воротам. Некогда широкая опрятная дорога вела путников к городу, но ее давно вытоптали овечьи отары, изуродовали небрежные колеса телег и местами трава захватывала дорожную твердь, показывая свое растительное тщеславие. Это уже была не дорога, а бесформенная тропинка - то сильно расширяющаяся, то ссужающаяся...