Это я учил ее улыбаться. Это я сделал так, чтобы улыбка стала для нее самым обычным делом. До меня она просто изгибала губы, когда окружающие хотели от нее веселья.
— Я понимаю. Ничего не изменишь. Тогда зачем ты здесь?
— Как же я не приду к тебе? Ведь ты звал меня.
— Разве?
— Это наше место. И наше время. Кого ты еще мог тут встретить, кроме меня?
Верно.
Я хочу отвыкнуть от нее. Мне нужно отвыкнуть от нее. Я обязан отвыкнуть от нее.
Но крепка, как смерть, любовь. Когда я чувствую, что начинаю отвыкать, мне становится больно, и я опять воскрешаю ее… у себя внутри. Там, где живет всё — запахи, слова и прикосновения. Как ей не приходить ко мне, если она во мне живет?
— Ты никогда не являешься просто так. А жаль… Вот и сейчас хочешь… или, может быть, обязана?.. я никогда этого не понимал… ты собираешься что-то рассказать мне… Верно?
Она улыбалась. Я отдал бы всю оставшуюся жизнь за возможность видеть эту улыбку каждое утро на протяжении трех месяцев. Отдал бы, ничуть не раздумывая. Сейчас она скажет: «Сказкоежка! Я расскажу тебе новую сказку…»
— Ты ранен, — произносит она. — Ты ранен… и душа твоя сочится наружу из отверстия в сердце. Тебе так больно, что ты ничего не видишь вокруг себя. Нет, глаза твои сканируют окрестности, уши исправно вбирают звуки, а нос — запахи… Но раньше ты смотрел на мир какими-то внутренними глазами, другими, не теми, что справа и слева от носа, а теми, что в душе. А теперь они закрыты. И ты перестал видеть то, чего не увидишь простыми глазами. Ты слепой.
— Я не слеп. Я не хочу видеть. Это другое дело.
— Нет. То же самое. Хочешь, я расскажу тебе одну сказку… ты ведь по-прежнему сказкоежка?
— Да. Если она так же хороша, как и все прежние.