Группа эскорта

Другая. Третья. Все с недолетом, понятно, но все — эргаошки.

— У-у-у-у! — стонет Гетьманов, схватившись за щеку.

— Вот гнида! — ругается снайпер. Из продырявленного осколком вещмешка Малышева сыплется барахло.

Вот зачем мы тут задержались? Осколок от РГО наверняка убьет с пятнадцати метров, скорее всего с двадцати пяти. До нас и того дальше. Но не настолько, чтобы оставаться тут было безопасно. Оказалось еще у Гетьманова ранение — через всю щеку до уха, а снайперу левую ладонь посекло… Инвалидная команда!

— Всё, уматываем! Профессор, веди, мать твою, — разворачиваю Гетьманова в ту сторону, куда он двигался с Малышевым, пинком придаю ему ускорения.

Гетьманов бежит сквозь заросли осоки, зажимая щеку ладонью. Сквозь пальцы просачиваются струйки крови. Все мы несемся за ним.

С вражьей стороны никто не суется в воду — желающих преследовать нас нет. И только пулемет захлебывается лаем, рассеивая пули наобум. Две или три из них чмокают рядышком. Говорю снайперу:

— Можешь достать гада?

— Может, и могу, — отвечает он на ходу. — Но лучше бы нам не задерживаться.

— Поясни?

— Пулеметчик нас не видит. А вот когда их снайпер до холма доберется, тогда… тогда нам хана. Он — увидит.

Киваю — прав он. Светать начало. Уже не былая темень кругом, а мутноватая предрассветная серь. Хороший стрелок с хорошим стволом положит нас тут как нечего делать.

А снайпер, резво швыряя мослы, спрашивает:

— Ты чего гранаты в белый свет кидал? Чё, ты так уверен был, ну… что бандюки именно там стоят? Мог же напрасно истратить!

— Не мог. Я точно помню, где у вас контейнеры с хабаром лежали. Ну, значит, и эти туда в первую очередь пошли… Такой был расчет.

— А откуда ты узнал, что они нас в ответ забрасывать гранатами станут?

— Так ведь мудачьё. Бандюки, отбросы. У них всегда рефлекс срабатывает: зеркалить, то есть сделать то же, что им сделали. Они вначале зеркалят, а уж потом у них соображалка включается… Если вообще включается…

— Егором меня зовут, — добавляет снайпер и сует мне руку.

Торопливо жму ее.

— Тим.

— А?

— Ну, Тимофей.

— А.

Шпарим по Затону на пятой скорости. То на сушу выбираемся, то опять в холодную черную жижу ныряем. Где-то ее по колено, а где-то и по пояс…

Сколько минут мы сапогами тину глотали, по кочкам лазали и брызги во все стороны разбрасывали!

А за нашими спинами, где-то в отдалении, уже и хлюпать начало в болотной-то жиже. Стало быть, охотники за нами чапают.

— Пришли, — хрипло выдыхает Гетьманов.

Достает свою сигнальную свиристелку и начинает сигнал подавать. Как только отзвучал его сигнал, из-за растительности болотной слышатся ответные трели. Идем на звук.

Посреди всей этой бесконечной тины стоит старая посудина на вечном приколе. У нее там надстройка, как у порядочной, а ближе к носу — кран. То ли строительный, то ли грузовой. И там еще наворочены какие-то железные сходни, понтоны, чуть ли не причал в полный рост, хотя ни одной лодки не видно.

Ржавые трубы, будка, наскоряк сваренная из стальных листов… Рядом с краном, да еще на ржавой лесенке при надстройке стоят пять мужиков с автоматами, а рядом еще двое, как бы главных — по всему видно — и у этих главных пистолеты. Из автоматчиков трое, судя по нашивкам, «долговцы», а остальные двое — какого-то лощеного не нашего вида с крутыми рюкзаками, экзоброней и бельгийскими автоматами FN F2000, которые каждый дурак узнает по охрененно дорогой компьютерной оптике.

— Кто такие?! — орет один из «долговцев».

— Буи большие! — глумливо отвечает ему Малышев. — Барсук, ты чё, урод, не признал?

— Ё… Ты, что ли? На чертей стали похожи…

Ну да. Еще бы! У Гетьманова рожа в крови, а остальные просто в болотной грязи по уши.

Павел Готлибович первым вылезает на железные сходни. Дышит он тяжело, разве собственные лёгкие не выхаркивает. Его встречает какой-то восторженный идиот с косичкой, в косухе, а лет тридцать. Рокер, мать его, переросток. В самый раз оделся — для Зоны-то!

— Павел Готлибович! Нашли! Мы нашли приз! Только что! Две минуты назад! Вот! Вот! Второй транш сувенирного гранта — наш! А у вас что? Какая-то стрельба?

Гетьманов устало садится прямо на трубу.

— Юрий Петрович. Нападение Репы. Капитан Осипенко мертв. Доцент Жилко мертва. Ефрейтор Енов тоже…

— А? Что? Жанна? Жанночка? Этого просто не может быть…

— К сожалению, может… Нам следует сейчас сохранять спокойствие и…

— Жанна! Господи! Как вы могли! Почему допустили?! Она ведь у нас… единственная…

— Доцент Заяц! — пробует на нем свой недокомандирский голос Павел Готлибович.

Куда там! Доцент Заяц пинает ногами крупные железяки, бьется балдой о стену надстройки, долбит кулаками по всему, что найдет вокруг себя твердого… Пистолет бросил.

— Жанна! Жанночка! Жанна! Ну как же ты?!

Гетьманов смотрит на него растерянно. Он выглядит удрученно и даже пристыженно, типа косвенно признает свою вину…

Я поворачиваюсь к Малышеву:

— Сержант, время же! Надо как-то образумить мудака. Что у вас в таких случаях делают?

Сержант смотрит на меня хоть и мрачно, но с полным пониманием.

— Что и со всеми.