Группа крови

– Я не люблю крови, – неохотно ответил Коровин. – Меня от нее мутит. Я просто хочу, чтобы он умер. Мне кажется, что это было бы.., ну, правильно, что ли.

– Я знаю одного человека, – сказал торговец, – который сделает все чисто, грамотно и наверняка. Правда, он обычно дорого берет… Сколько у вас денег?

– Пять тысяч, – машинально ответил Коровин.

– Мало, черт… И больше вы достать, конечно, не можете.

– Нет.

– Это плохо. Впрочем, я знаю, что он сейчас на мели, а это козырь. Оставьте мне ваш номер, я позвоню через пару дней. И не пытайтесь ничего предпринять, вам ясно?

– Не ясно, – сказал Андрей Витальевич.

– Что вам не ясно?

– Зачем вы мне помогаете. Какое вам до меня дело?

– Это трудно объяснить, – сказал молодой человек, и по его виду было ясно, что он действительно пребывает в затруднении. – Можете считать это попыткой хотя бы частично замолить грехи. Такое объяснение вас устраивает?

– Вполне, – не кривя душой, ответил Коровин.

Глава 10 Генофонд нации

После обеда Абзац заглянул на почту. Чтобы попасть туда, ему пришлось пересечь на метро почти весь город, а потом еще полчаса трястись в полупустом салоне расхлябанного дребезжащего автобуса.

Он сошел в районе, который появился на карте Москвы всего несколько лет назад, перешел дорогу и оказался перед дверью почтового отделения, расположенного на первом этаже шестнадцатиэтажного дома, протянувшегося в длину на целый квартал.

Толкнув стеклянную створку, он вошел в сухое душноватое тепло, пахнущее деревом, бумагой и разогретым сургучом. Справа от входа, в отгороженном кадкой с пыльным фикусом уголке, рядами стояли абонентские ящики. Привычно оглядевшись по сторонам и не заметив ничего подозрительного, Абзац нащупал в кармане куртки ключ и отпер ящик, помеченный номером пятьдесят семь.

Это была процедура, которую он осуществлял раз в неделю на протяжении нескольких лет. Этот почтовый адрес был известен очень немногим людям, чьи надежность и скромность напрямую зависели от их финансовой заинтересованности в делах Абзаца. Проще говоря, это был один из каналов связи, по которому посредники сообщали Абзацу о поступивших заказах. Сейчас, когда Шкабров по известным обстоятельствам временно лег на дно, он продолжал приходить сюда, чтобы оставаться в курсе событий.

В последнее время новых сообщений для него не поступало. После того, как Абзац не откликнулся на несколько заманчивых предложений подряд, вполне резонно опасаясь ловушки, посредники, видимо, решили, что он либо умер, либо бросил свою вредную для здоровья профессию и подался в бега, скрываясь от бригадиров Хромого. Поэтому Шкабров был удивлен, обнаружив в глубине ящика запечатанный конверт с написанным от руки адресом и почтовым штемпелем, из которого следовало, что письмо опустили в ящик на Главпочтамте вчера вечером. Почерк на конверте показался ему знакомым – тонкие, словно нарисованные паучьей лапкой линии складывались в нечитаемые буквы, отдаленно напоминавшие готические. Озадаченно хмурясь, Абзац вскрыл конверт и вынул из него одинокий листок, криво выдранный из дешевого блокнота. «В четверг, – было написано на листке. – На старом месте в обычное время. П.».

Не нужно было долго ломать голову, чтобы понять, кто такой этот загадочный П. Теперь Абзац вспомнил, кому принадлежал странный почерк. Но что могло понадобиться Пауку? Может быть, в нем проснулась совесть, и он решил немного приплатить за купленный по бросовой цене пистолет? Абзац усмехнулся: такое предположение имело право на жизнь разве что в качестве шутки.

Он небрежно затолкал письмо в карман куртки и вышел на улицу. Дело уверенно шло к зиме, в воздухе кружили белые мухи. «Скоро Новый год, – подумал Абзац. – Дядя Федя достанет свою пыльную искусственную елку, понавешает на нее шариков, купит три бутылки водки и начнет провожать старый год уже с утра. Часов в шесть вечера, если будут деньги, старик выползет за добавочной дозой горючего и, если его не заметут по дороге в вытрезвитель, встретит третье тысячелетие, распростершись на продавленном диване перед телевизором и оглашая квартиру жутким храпом».

Шкабров вспомнил, как он встречал предыдущий Новый год. Тогда с ним еще была Лика. Они сидели у нее в Медведково и, как обычно, пили «Дом Периньон». На Лике было это ее струящееся парчовое платье до пят, которое, тем не менее, практически ничего не прикрывало, и подаренное Абзацем бриллиантовое колье, которое стоило дороже автомобиля.

На столе горели свечи, и елка в углу пахла свежо и празднично. Это был запах детства – такого далекого, что оно казалось придуманным. Из соседней квартиры доносилось приглушенное бормотание телевизора, под окнами кто-то горланил пьяными голосами: «В лесу родилась елочка», а потом «Ой, мороз, мороз…»

Абзац торопливо закурил, чтобы перебить внезапно возникший во рту привкус дорогого шампанского.