– Правду? – насмешливо, вместе с тем в интонациях отчетливо звучала угроза, заговорила она. – Ну, если ты у нас такой любитель правды, расскажи, зачем тебе нужна эта наивная девочка, которая, к тому же, вообще не в твоем вкусе?
– Да мне надоели твои заебы, и я захотел построить нормальные отношения с нормальной девушкой! – ответил Олег, не меняя жесткого тона, встал с дивана, подошел к Даше, забрал у нее бокал и отпил из него.
– Пока все логично. Только неясно одно, – наигранно-доброжелательно улыбнулась она, сделала выразительную паузу, а потом четко и грубо, глядя ему прямо в глаза, произнесла. – Какого хрена ты делаешь в час ночи в квартире девушки с заебами?
– Сам не знаю. Может, поможешь найти ответ?
Олег попытался взять ее за руку, но она резко согнула ее в локте и нервно бросила: «Воронец, если ты до меня дотронешься, я тебя ударю».
Он усмехнулся и, ощущая какое-то непреодолимое желание обидеть девочку – именно
В ту же секунду в мире исчезли все звуки, запахи и цвета – он сам исчез, и в образовавшейся пустоте появилась пульсирующая черная точка. Маленькая, едва различимая, она так быстро и неизбежно увеличивалась в размерах, что скоро заполнила собой все казавшееся бесконечным пространство.
То, что происходило в следующие полтора часа в гостиной Даши Меркуловой, сложно разложить на понятные слова и внятные мысли. Надо сказать, секс сам по себе процесс крайне далекий от чего-то понятного и внятного, но
Единственным, кто мог бы рассказать о нем в подробностях, была Гусеница, которая все это время просидела в углу, между вазами с цветами, огромными янтарными глазами наблюдая за дракой своей маленькой хозяйки и чужого большого человека.
Кошка очень беспокоилась за свою маленькую хозяйку, потому что та явно проигрывала: чужой большой человек то накрывал ее своим телом, то водил по комнате, намотав ее красивые длинные кудрявые рыжие волосы (Гусеница любила зарываться в них, когда спала на голове у хозяйки) на свой устрашающий кулак, то опускал на колени и притягивал к себе ее голову огромными руками. Хозяйка сопротивлялась: била человека по широкой груди, громко кричала, а один раз даже повалила его на пол, а сама села сверху.
В этот момент Гусеница подумала, что ее маленькая хозяйка окончательно победила, но когда чужой большой человек легко скинул ее с себя, а потом, швырнув на диван, начал шлепать по заду, который она зачем-то сильно выпячивала – ну точно как кошка! – решила вмешаться.
Она в три прыжка пересекла расстояние от угла до дивана и, яростно мяукнув, вцепилась в волосатую ногу чужого большого человека. Он вскрикнул, а хозяйка строгим тоном – Гусеница умела его распознавать, сказала два слова, которые говорила, когда была недовольна ее поведением: «Гуся, закрою!» Гусеница понимала эти слова и знала, что, если не прекратит, останется одна в запертой комнате, поэтому отпустила волосатую ногу чужого большого человека.
Когда он ушел, хозяйка села на диван и, держа в руках человеческую миску для воды – Гусеница часто видела, как она пьет из нее, начала что-то говорить.
Кошка не поняла, к кому обращается хозяйка, но, рассудив, что в комнате нет никого, кроме них, решила, что к ней. Она запрыгнула на диван и стала тереться лбом о голые ноги хозяйки.
Та в ответ нежно погладила ее по спине, а потом затряслась всем телом и завыла.
Было в этом вое что-то отчаянно-тоскливое, и Гусеница, слизывая соленую воду, льющуюся по лицу своей маленькой хозяйки, думала о том, что эту драку выиграл чужой большой человек.
Глава 1
Хлопковые плетеные веревки впиваются в тонкую кожу ее голых запястий и щиколоток. Она тоже голая – на ней нет даже трусиков. Ее руки связаны вместе, подняты, заведены за голову и привязаны к высокой металлической квадратной арке, приваренной к полу. К этой же арке привязаны ее волосы цвета черного перца, собранные в высокий хвост. Правая нога согнута в колене, туго и часто обвязана веревками – они впиваются в кожу, сдавливают ее. Левая, тоже туго и часто обвязанная веревками, которые тянутся к шее и крепко ее обвивают, неподвижно стоит на полу.
Она ничего не видит: на глазах – черная повязка, и чувствует себя так же, как чувствовала, лежа в багажнике его машины.
Страх перемешивается с возбуждением. Кружится голова.
– Ты же понимаешь, что мне придется сделать тебе больно, – произносит спокойный и властный мужской голос. – Чтобы потом пожалеть. Как я смогу жалеть тебя, если сначала не сделаю больно? Зачем мне тогда тебя жалеть?