Группа Тревиля

На секунду эти лихие ребята опешили, а потом слаженно открыли огонь да только прямо между нами лежала огромная проплешина «комариной плеши», причём такой силы, что пули, втягиваясь в неё, даже не выбивали облачка пыли, пыль не в силах была подняться над поверхностью.

Было понятно, что люди это чужие, с местной физикой незнакомые, а оттого уже деморализованные. И точно тут много не надо: пуляешь в человека с близкого расстояния, а он разве что тебе рожи не корчит. (Я, кстати, не корчил, так само собой получилось.) И оружия при нём нет я автомат предварительно снял, потому что он в таких условиях бесполезен.

И действительно, один из них стал переступать в сторону и увы, не туда, где я кинул лепесток. Но нет, он снова начал движение в противоположном направлении.

А тут уж лепесток-лепесток, лети тело на восток, и на запад ты лети, больше некому идти. Не стало второго моего визитёра.

Как только он наступил на мину, я тут же перебежал под дерево со ржавым пухом на ветках. На мою удачу, ветер был как раз от меня. Это с всякой хорошо нюхающей нечистью плохо, а сейчас мне как раз на руку.

И только третий оставшийся пошёл ко мне и уже обошёл гравиконцентрат, я с размаху пнул дерево по стволу.

Такого эффекта даже я не ожидал.

Целое облако ржавого пуха снялось с ветвей и довольно резво поплыло в сторону незадачливого преследователя. Он ещё дёрнулся, попробовал убежать, но тут его накрыло. Костюм на нём был лёгенький, лицо по случаю жары и отсутствия радиации не закрыто, и он тут же заорал как резаный.

Собственно, и был он резаный тонкими химическими волосками ржавого пуха.

Я подобрал автомат и подполз к нему.

— Слушай, брат, — сказал я по-доброму, с отеческими интонациями. — Ты не думай, ты, может, и не умрёшь, я тебя полечу. Я тебя, гондона такого, на себе отнесу, хоть мне это и противно. Ты только скажи, кто послал. Кто послал?

Лежащий ничего не отвечал, а только дёргался.

— Кто послал, сука? — сказал я всё с той же елейной интонацией.

Но мой потенциальный убийца ничего не говорил, а только шарил по одежде, и вдруг выхватил наконец из кармана какую-то таблетку и сунул в рот. Тут же изо рта пошла пена, он дёрнулся и затих.

Да, неловко получилось.

Я не строил иллюзий человек скорее всего не меня и не моих вопросов испугался, а просто был готов к тому, что лучше проститься с жизнью, чем терпеть боль (действительно адскую) и наверняка остаться инвалидом. Это тоже черта залётного человека сталкер бы боролся за свою жизнь, даже в качестве обрубка, до последнего.

По-прежнему стараясь быть незаметным, я вернулся к роднику за рюкзаком. Там я осмотрел карманы первого убитого, и, как и ожидал, ничего не обнаружил.

Тогда я собрал оружие и часть снаряжения и, бережно упаковав их в герметичные трофейные пакеты, засунул в чужой рюкзак.

Вернувшись в домик пасечника, я, не обращая внимания на мерное и скорбное рычание чернобыльского пса, переживавшего свою медленную гибель, спрятал рядом с ним заначку.

Нести это в сторону Периметра, понятное дело, было нельзя. Нет горше судьбы сталкера, что пытается продать оружие убитых — во-первых, его сразу же вычисляют, а то и покупатель может узнать ствол друга.

Во-вторых, попасться на перепродаже хоть чего-нибудь верный способ перестать быть научником. И Атос пальцем не пошевельнёт пока с хрустом будет оформляться разрыв контракта, а то и срок.

Ну вот ни одним пальцем не шевельнёт.

Но в Зоне случайная обретённая да неслучайно найденная заначка может явиться не только личным спасением, но важным элементом для обмена.

Одним словом, прощай, пёсик. Храни мой талисман.

Я вернулся поздно ночью и сразу доложился Атосу.

К моему удивлению, он очень спокойно отнёсся к тому, что я не принёс «аксельбант», но чрезвычайно серьёзно к факту обстрела. Он расспросил меня дотошно, кажется, делая какие-то важные для себя выводы, поблагодарил и отпустил с богом.

Мы тут все давно стали циниками, и три упокоившихся киллера нас не трогали — это лежало у них в прикупе.

Такие вещи и в наши отчёты не попадали — только в случае, если мы шли под охраной военных сталкеров — да и они любили заканчивать рапорты о боестолкновениях какой-нибудь меланхолической фразой типа: «После обстрела неизвестный самолёт проследовал в сторону Японского моря и скрылся с радаров».

Атос был вдвойне циником — он был очень требователен к подчинённым.

В какой-то момент, несколько лет назад, Атос делал на меня ставку — кажется, я был нужен ему для чего-то, он видел во мне не подчиненного, а помощника.

Но я быстро его разочаровал — и понятно почему. Я любил выпить, да и на науку давно положил с прибором. Атос мог рассчитывать только на мою личную честность — и тут я старался оправдать этот расчет.

А тогда мы даже говорили по-человечески, и для меня было откровением то, что наука оказалась довольно хитро устроенным механизмом.