Группа захвата

К тем смельчакам, которые под предводительством Бульдога первыми приблизились к нам и к нашему знамени, присоединились десятки и десятки тех, кто скрывался за фасадом книжного магазина «Восход». Я никогда не пробовал оценить численность толпы, у меня нет такого опыта, но кажется, их было не меньше двухсот. Они смотрели на нас. Все как по команде козырьком поднесли ладони к глазам, прикрывая их от солнца, и ждали… Я приподнял лом и протянул учителю. Он отступил на шаг.

– Нельзя! Они вырвали язык… Это кощунство!

– А удобрения в храме держать – не кощунство? – закричал я. – Перестаньте! Хватит! Ничего другого нет, значит, можно и ломом! Они ждут!

– Я не смогу… Лучше вы!

– Как не сможете? Вы должны! Вы не смеете отказываться!

Не знаю почему, но тогда мне в голову не могла прийти мысль, что в колокол могу ударить я. Это должен был сделать учитель. По-другому я себе этого не представлял. Он осторожно потянулся к лому и взял его двумя руками. На запястьях его рук вспухли слабые, тонкие, как нитки, сухожилия.

– Вы думаете, у меня получится? – он поднял лом на уровень плеч и медленно подошел к колоколу. – Но положено, чтобы били изнутри! – резко обратился он ко мне. – А здесь изнутри никак нельзя, он висит низко…

– Какая разница! – закричал я. – Давайте, на нас смотрят! – я двинулся к нему, словно желая подтолкнуть.

– Отойдите! – властно произнес учитель. Затем с неожиданной сноровкой взмахнул ломом и обрушил его на седой край колокола.

И раздался звон. Это был пронзительный, счастливый миг. Потом я понял, что тогда меня все время пугала мысль о том, что у нас ничего не получится, что мы ударим в колокол своим железным ломом и раздастся какое-нибудь убогое звяканье. Но получился звон! Настоящий колокольный звон, пусть не такой красивый, каким он должен быть… Колокол ожил!

Учитель продолжал наносить удары, он вошел в ритм, он бил и бил в колокол, пока я не понял, что он выбивается из сил и вот-вот упадет. Тогда я взял лом у него из рук. Учитель, пошатываясь, подошел к краю площадки, поднял к солнцу измученное лицо, и я увидел, что он плачет.

– Господи… Господи… Господи… – тихо шептал он, и слезы стояли в его глазах.

Его вид показался мне странным, его плач едва не испугал меня – я тогда ничего не понял. Может быть, и сейчас не понимаю. Я поднял лом и ударил в колокол. Звон опьянил меня. Я снова и снова наносил удары, выкрикивая какие-то непонятные, новые для меня слова, состоявшие из долгого звука «а» или «э». Потом я бросил лом и подошел к краю колокольной площадки.

Когда учитель ударил в колокол первый раз, я видел, как старухи внизу быстро-быстро принялись креститься, теперь площадь оказалась пустынной. На прежнем месте стояли только Бульдог, державший древко нашего знамени, и дедушка Гриша, который вертел головой, посматривая то вверх на нас, то в сторону, туда, где шагах в тридцати от них выстроились в ряд две канареечные машины и черная «Волга» Волчанова. Вся фигура дедушки Гриши выражала такую растерянность, что от жалости к нему у меня сжалось сердце.

Дверца черной «Волги» открылась, и из машины вышел Волчанов. Он был в форменном прокурорском кителе. Впервые я увидел его при полном параде. Из канареечных милицейских будок вылезли несколько человек в форме. Я узнал Николая Волчанова и Филюкова. Они все смотрели на нас.

– Нам нужно вниз! – тронул меня за плечо учитель.

Я подобрал лом и первым стал спускаться по лестнице. Какая-то злая, непобедимая сила забрала в кулак все мои внутренности и страшно сдавила. Ужас охватил меня снова. Бог мой, кто бы отучил человека бояться раз и навсегда!

Спустившись с колокольни, я подбежал к нашему знамени и остановился, сжимая в руках лом. Рядом с дедушкой Гришей и Бульдогом мне стало легче, несравнимо легче. Подошел учитель. Люди в милицейской форме топтались у машин и поглядывали на Волчанова, который непринужденно оперся на открытую дверцу своего лимузина и молча нас рассматривал.

– Где же ваши люди? – громко и обиженно прошептал Бульдог. – Дед говорил, они на подходе, вот-вот будут…

– А где ваши?

Учитель, молча слушавший наш странный диалог, вдруг вырвал у меня из рук лом и кинулся вперед. Это произошло так быстро, что я не успел удержать его. Я бросился за ним, но учитель уже подбежал к черной «Волге» Волчанова, взмахнул ломом и обрушил его па капот. Раздался рвущий слух металлический хряск. Люди в милицейской форме дернулись, но остались на месте, а на капоте появилась чудовищная рваная вмятина. Волчанов с удивлением посмотрел на учителя, затем закрыл дверцу машины и невозмутимо отошел на несколько шагов.

Учитель снова размахнулся и вдребезги расколотил лобовое стекло. Следующим ударом была изуродована крыша, потом двери. Он молча избивал волчановскую машину, а люди в милицейской форме все пятились и пятились назад к своим канареечным корытам с ржавыми решетками на окнах.