Групповые люди

— Отлично. Я это и имел в виду. Так вот, когда пришли меня арестовывать и стали делать обыск, я сказал: "У меня ничего нет больше того, что мною опубликовано. Что касается моего образа мыслил, то я противник большевизма". Так вот, с этого и начнем, ответим на вопрос, почему я противник большевизма. Кстати, я осознал неизбежность и даже необходимость прохождения России через опыт большевизма. Большевизм — это момент внутренней судьбы русского народа. Возврата нет к тому, что было до большевистской революции. Все реставрационные попытки бессильны и вредны, хотя бы то была реставрация принципов февральской революции. Возможно только движение вперед после всех пережитых Россией катастроф. Мое принятие большевизма не означало примиренности с большевистской властью. В октябре 1917 года я был настроен страстно-эмоционально, но недостаточно духовно. Я даже попал в члены Совета Республики от общественных деятелей. Я увидел революционную Россию всех оттенков и в новом качестве. Среди представителей власти были многие из тех, кого раньше преследовали, кто жил на нелегальном положении, со мной вместе мучились в ссылке и в тюрьмах. И вдруг я увидел этих людей в роли новых сановников, высокомерных, грубых, чванливых. Мне было так больно и так не по себе, что с некоторыми из них я даже не здоровался. Самое страшное, что произошло в эти три послереволюционных года, так это молниеносное превращение людей. Коль мы решили не называть фамилии, я условно назову двух бывших революционеров, нынешних крупных сановников, по имени А и Б. Так вот, А разжирел и одряб, в лице появилась жестокость и важность, он стащил в свою огромную квартиру столько награбленного барахла, что в ней трудно повернуться. Стены заставлены книгами, которых он никогда не читал и не будет читать. Стол его ломится от самых изысканных яств. Сам он разодет, как буржуа дурного толка.

Тут Бердяев бросил иронический взгляд в сторону Каменева, наряженного в лоснящийся кожаный костюм. Каменев слегка покраснел. И Дзержинский едва заметно улыбнулся, застегнул пуговицу на своей старенькой военной тужурке.

— Другой советский человек, — продолжал Бердяев, — был народным комиссаром, а потом стал послом в очень важном месте, одним словом, сделал советскую карьеру. Перевоплощение этого человека было изумительным. Он не размышлял, не подбирал слова, не рефлексировал, он изрекал лозунги, дулся как индюк, требовал всех нарушителей порядка немедленно расстреливать. В категорию нарушителей входили и те, кто экспроприировал чужое добро. Я ему сказал: "Тебя, сукин сын, надо расстрелять в первую очередь".

И что вы думаете, на следующий день он написал на меня донос, где указал, что я занимаюсь контрреволюционной пропагандой.

Вы понимаете, произошла абсолютная метаморфоза людей из самых различных слоев. Появились совершенно новые лица, раньше не встречавшиеся в русском народе. Появился новый антропологический тип, в котором уже не было доброты, расплывчатости, некоторой неопределенности, очертаний прежних русских лиц. Это были лица гладко выбритые, жесткие по своему выражению, наступательные и активные. Ни малейшего сходства с лицами старой русской интеллигенции, готовившей революцию. Новый антропологический тип вышел из войны, которая и дала большевистские кадры.