Групповые люди

— Слушаюсь, гражданин начальник. Вечером я доложу вам о результатах беседы.

Где-нибудь в обеденный перерыв многие видели, как сопротивлялся Вася Померанцев, не желая идти на "беседу" с верзилой Разводовым, который, работая на публику, скоморошничал, подражая, возможно, Зарубе или другим воспитателям:

— В нашем социалистическом государстве самое дешевое воспитание. Я из тебя сделаю радостного человека…

Я видел, как черные испуганные глаза Померанцева искали поддержки у заключенных и как каждый, с кем встречался его взгляд, смеялся ему в ответ. Во мне закипела злость, но Лапшин, с которым я фактически не расставался, уводил меня от греха подальше. А через несколько минут, должно быть после всесторонней беседы, Разводов возвращался с Васей, и толпа заключенных встречала их веселым хохотом, вопросами, репликами.

Видя все эти издевательства над Васей Померанцевым, я однажды не удержался и обратился к Зарубе с просьбой:

— Все-таки вы должны что-то сделать с Васей Померанцевым, он долго так не протянет. — В те дни Заруба работал над темой "Макаренковские традиции в воспитании коллектива заключенных". Ему Лапшин печатал доклад для январских педагогических чтений.

Заруба пристально посмотрел на меня. Мы стояли в лесу. Отряд работал, и работами руководил Багамюк. Меня в сторонку отвел Орехов.

— Вам сколько осталось отбывать? — спросил он. — Семь месяцев? А мне всю жизнь. Это разные вещи. Вы через полгода снова окажетесь в нормальном мире, а я буду здесь до упора. Вот в этом разница между нами. Еще неизвестно, кто из нас в этой жизни больше наказан — вы или я. И неизвестно, кто из нас тюремщик…

— Я не понимаю вас, — удивился я.

— А тут нечего понимать. Не лезьте не в свои дела, если хотите уехать отсюда целехоньким.

— Вы мне угрожаете?

— Разъясняю. Что касается отношений Багамюка, Васи и всего нашего коллектива, то здесь, поверьте, все естественно и закономерно. И Макаренко поначалу смотрел на воровство и прочие нарушения сквозь пальцы. Он заботился лишь об одном — чтобы каждый работал. А мы работаем намного лучше других коллективов. У нас настоящая сознательная дисциплина, потому что развиваются демократические начала, за все отвечает самоуправление, я почти не вмешиваюсь в организацию труда. Посмотрите, что происходит сейчас.

Я прислушался к тому, о чем спорили Багамюк, Колягин и Макаров.

— Я кому сказав, кончай перекур! — строго приказывал Багамюк. — Колягин, хватит, обивать… груши будешь потом, иди в бригаду Ложкина, а ты, Макаров, бегом на первую просеку за бензином!

— Есть еще бензин, — оправдывался Макаров.

— Я что, паскуда, два раза тебе должен говорить одно и то же! Да куда ж ты валишь, сучья душа! — это уже другим орал Багамюк, отскакивая в сторону от падающей спиленной сосны…

Работа, одним словом, кипела вовсю, и Багамюк был ее двигателем.

— Я где-то вычитал, — продолжал как ни в чем не бывало Заруба, — что воспитатель не должен вникать во все межличностные отношения воспитуемых. Должна быть предоставлена и некоторая свобода…

— А вы иезуит, — прошептал я едва слышно.

— Что ты сказал? Повтори, Степнов, что ты сказал! Я повернулся и пошел к месту своей работы.

— Степнов, вернись немедленно! Я кому сказал, вернись!

Я хотел было что-то ответить ему, но не успел, ко мне подскочил Багамюк, схватил больно за плечо и швырнул в сторону Зарубы.

— Багамюк! — резко проговорил Заруба. — Заключенный Степнов поставил вопрос о несправедливых отношениях в нашем коллективе.

— Степнов постоянно нарушает дисциплину, гражданин начальник. Вот сегодня он самовольно покинул место работы. Надо поставить о его поведении вопрос на Совете коллектива.

— Он считает, что в нашем коллективе имеют место насилия над личностью и правами человека. Он имеет в виду Померанцева. Кстати, как сейчас работает Померанцев?

— Старается, гражданин начальник.

— Так вот и поставьте Степнова работать в паре с Померанцевым, пусть Вася проведет с ним воспитательную работу.

— Все понятно, гражданин начальник, — отвечал бойко Багамюк. — Пошли, Степнов.

Я не хотел уходить. Багамюк обнял меня толстой своей лапищей и увел от Зарубы.

Я был в растерянности. Я ждая: сейчас Багамюк объявит, что решением высшей власти организован новый сводный отряд, состоящий из двух человек — Померанцева и Степнова, причем командиром отряда назначен Померанцев, которому поручено провести беседу с заключенным Степновым. Так все и было. Как только были произнесены эти слова, Померанцев в один миг преобразился, стал изображать начальника, заорал на меня:

"Встать!" Я, может, и продолжал бы сидеть, если бы кто-то сзади не бросил за воротник моей рубахи окурок. Я вскочил, как ужаленный, волчком заметался по лесу, пытаясь под хохот заключенных понять, что же происходит, а Багамюк между тем орал в сторону Зарубы:

— Гражданин начальник, заключенный Степнов не желает подчиняться трудовой дисциплине.

Наконец мне удалось выкинуть окурок из-под рубахи, и я схватил топор и в ярости пошел на Багамюка. Багамюк заорал что есть мочи, по-шутовски заорал, точно проигрывая роль заученной пьесы: