Групповые люди

— Ну а припрятать ты хоть успел чего-нибудь? — спросил я. — А то я раньше тебя освобожусь, мог бы откопать. Пожертвуй, Квакин, на развитие самиздатовской свободной литературы с тысчонку. Зачтется тебе такой благородный поступок.

— Нет, — зло ухмыльнулся Квакин, — Уж чего-чего, а с антисоветчиками я не якшаюсь.

— Как же не якшаешься, когда ты заодно с нами против государства идешь?

— Это не против государства. Это так.

— Воровство — это просто так?

— Какое это воровство? Мелочи. Баловство одно.

— А ты привык машинами? Миллионами?

Наконец мы дошли до нужного места. Спрятали в густой траве канистры, а на следующий день на этом же месте взяли уже пустую тару, влили в нее три бутылки самогона и теперь уже, не хоронясь, медленно пошли к своим. Не успели и трех шагов пройти, как хлынул ливень. Побежали к укрытию, а там трое охранников. "Не положено", — говорят и автоматами на нас. Мы бегом в глубь зоны. Валежину нашли. Слышим, нам орут другие охранники: "Здесь нельзя. Стрелять будем!" Мы снова бегом. Квакин упал и, должно быть, зашиб колено. Лежит: "Больше сил нет идти!" Мы тащить его стали, а он упирается. Лапшин на него орать стал. Квакин сначала молчал, побледнел. Губу, должно быть, от боли прикусил. Весь какой-то как сумасшедший сделался. Дотащили мы его до укрытия, а он как мешок свалился на землю. А потом как заорет да как запричитает во весь голос: "Господи, царица небесная, отними у меня последние силы, дай помереть спокойно". И в землю наш Квакин, лбом в грязь. Смотрим мы с Лапшиным друг на друга. Сроду я такого не видел, а Лапшин шепчет: "Истерика. Нервы не выдержали". Спрашивает Квакина:

— Часто это с тобой?

А Квакин снова как скривится да как заревет во весь голос:

— Умереть хочу! Господи, дай мне помереть здесь!