Групповые люди

Я была на лекции некоего генерала Микадзе. Отпетый авторитарист, а теперь, пользуясь демократией, ратует за перестройку на основе сталинизма. Что мне бросилось в глаза в твоих исторических выступлениях? Это некоторая общепринятая неприязнь к бедному Дон Кихоту революции Льву Троцкому. Ты смеешься? А напрасно. Дон Кихот даже в своих сумасшедших глупостях всегда был прав. И никогда не защищал своей правоты. Он дрался за высшие добродетели, но никогда не защищал себя лично. Может, Троцкий и не таков. Но он беззащитен, как идальго. Он честнее своих товарищей и по крови и по партии! Перед своим самоубийством честнейший человек, революционер Адольф Абрамович Иоффе, — а это случилось 16 ноября 1927 года, кстати, Аллилуева Надежда Сергеевна пришла проститься с ним, чем вызвала гнев своего чумового мужа, — так вот, в своем последнем письме Иоффе писал: "Перед смертью не лгут, и я еще раз повторяю вам это теперь, Лев Давидович, вы часто отказывались от собственной правоты в угоду переоцениваемому вами соглашению, компромиссу. Это ошибка. Повторяю, политически вы всегда были правы. Вы правы, но залог вашей правоты — именно в максимальной неуступчивости, в строжайшей прямолинейности, в полном отсутствии всяких компромиссов, точно так, как в этом всегда был успех побед Ильича. Это я много раз хотел вам сказать, но решил теперь, на прощание…"

Ты считаешь меня недоросшей делать широкие политические обобщения. Может быть, это и так. Но я не могу выносить напрасных обвинений. Не выношу гнусностей. Этому, кстати, у тебя научилась. И я хочу спросить у тебя: кому больше всего доверял Ленин в самые трудные минуты своей жизни? Ему, Троцкому.

А теперь посмотрим на его главные дела. Может быть, предал он революцию, когда захватил власть и преподнес ее явившимся из укрытия лидерам, тому же Ленину, Каменеву и Зиновьеву, Сталину и Дзержинскому, Бухарину и всем остальным? Или предал, когда за один год создал Красную Армию и пять лет одерживал победы, чем обеспечил создание нового государства? На свою голову, правда, но это другой вопрос. А вот еще исторический факт. В девятнадцатом году транспорт вышел из строя. Ленин обратился к Троцкому с просьбой взять на себя руководство транспортом и попытаться поднять его при помощи исключительных мер. Весной 1920 года транспорт вышел из паралича. Троцкий как-то заметил, что клевета становится силой только в том случае, если отвечает какой-то исторической потребности. В России клевета заменила гильотину. Что-то сдвинулось, рассуждал Троцкий, если клевета находит такой грандиозный сбыт. И он спрашивает: "Откуда взялось обвинение Троцкого в стремлении ограбить мужика, обокрасть русскую культуру, уничтожить ее ценности? Откуда эта злобная травля Марксовой идеи перманентной революции? Откуда это национальное самохвальство, обещающее построить свой собственный русский социализм? Какие слои предъявили спрос на эту реакционную теорию?" Я бы не стала на эти вопросы отвечать, если б они и по сей день не были актуальными. Беру статью Троцкого "О наших новых задачах" (ГИЗ, 1926). Выясняю, за что же Троцкого считали двурушником, шпионом, врагом народа. Передо мною работа официального идеолога того времени Емельяна Ярославского. Это книга "За последней чертой" (ГИЗ, 1930). Сталинист Ярославский критикует Троцкого: "Итак, новые задачи, — а Троцкий считал, что эти новые задачи поставлены правильно, — требовали, по мнению Троцкого, "расширения рамок для товарно-капиталистических отношений в деревне", допущения в деревне капитала, который мы прежде называли кулацким, а теперь вернее было бы назвать фермерским капиталом". Итак, по мнению Троцкого, — продолжает острить Ярославский, — кулака не надо называть кулаком. Для чего же Троцкий считал необходимым предоставить кулаку обогащаться?" — спрашивает Ярославский, и следует ответ Троцкого: "Если мы спросим себя, почему мы оказались вынужденными дать возможность развиваться именно фермерскому капиталистическому хозяйству, то ответ будет простой: для того, чтобы развивались производительные силы в деревне… Пока мы не можем дать деревне высокой техники, у нас есть две возможности: либо применить в деревне методы военного коммунизма и задержать там развитие производительных сил, что привело бы к сужению рынка и тем самым к задержке производительных сил в промышленности, либо до тех пор, пока мы не можем средствами нашей промышленности коллективизировать сельское хозяйство, мы должны допустить там развитие производительных сил хотя бы при помощи капиталистических методов. В этом сущность нынешнего периода в нашей политике".