Групповые люди

— А-а-а, — протяжно взвыл Заруба. — Не хочу я про это слушать. И вы за них! Живите как хотите… — И пулей вылетел из кабинета Лапшина, так как дело было в институте, где Лапшин заведовал лабораторией, поговаривали даже, что после смерти Колтуновского и ухода на пенсию Надоева Лапшина сделают заместителем директора НИИ. А Заруба, между прочим, зря не пожелал дослушать до конца Лапшина. Он мог бы узнать, как породнились Багамюк и Квакин — прелюбопытнейшая история: женились оба на сестрах, отгрохали два дома на берегу реки, поставили кирпичные заборы, железные ворота и по петуху металлическому на трубах; все по госцене было куплено: и лес, и цемент, и кирпич, и стекло, и олифа, на все имеются соответствующие документы — закон надо чтить!

Пройдет много лет, и я с радостью буду вспоминать, как однажды ночью в мое окошко постучали, сначала легонько, а потом сильнее, но все равно как-то приятно глуховато постучали, точно стучавшая рука в варежке была, — совершенно обнадеживающий стук! Я вскочил, накинул на плечи одежонку и распахнул двери! Я так и знал — на крыльце стояла Люба. В одной руке у нее был желтенький чемодан с блестящими замками, а в другой — крохотный букетик лесных фиалок. Горячая волна подкатилась к груди, я бросился к ней и уткнулся в ее холодные щеки. А она, разрыдавшись и обнимая меня, повторяла:

— Больше никогда, никогда, никогда не оставлю тебя одного.

И когда мы зашли в дом, в комнате стало так светло, будто сто тысяч солнц зажглось. Ослепленная, должно быть, этим светом крыса Шушера высунулась из норы и завопила что есть мочи:

— Не радуйтесь, сохатые! Эта иллюминация в честь нашей Новой Конституции, а не по поводу ваших дурацких бредней. Вы превратили землю в лепрозорий. Тайна спасения от радиации принадлежит нам. И только мы останемся жить на этой планете. Да здравствует крысизм — единственная форма плюрализма!

Она фыркнула в нашу сторону и, напевая забавную песенку: "Весь мир насилья мы разрушим до основанья. А зачем?…" — скрылась в подполье.

Юрий Петрович Азаров

Эта агония началась не вчера. Я всегда ощущал ее приближение, и непонятный страх сковывал мою душу. Но я знал: какие-то тайные силы меня все равно спасут. Чувствовал. Потому и стал писать роман-откровение "Спасение", где подзаголовок был таким: "Исповедь в диалогах с вымышленными и реальными персонажами моих произведений в этом и потустороннем мире". Некоторые мои приятели мне говорили:

— Ты с ума сошел. Ничего подобного в мире не было. У литературы свои незыблемые законы, которые должен соблюдать каждый пишущий…

— А мне плевать, — отвечал я. — В моей башке барахтается, агонизируя, прорва тысячелетий. Спасение мира и собственных душ — вечная тема. В этом, если хотите, суть христианства и многих других верований.

— Ты что новый Мессия? Уже ничего в этом мире спасти невозможно. Возможно, то, что сегодня творится, — судороги последней агонии. Ты почитай, о чем пишут в книгах: полный распад! Мужчины и женщины убивают друг друга. Дети уничтожают родителей, а родители детей. Такого никогда не было. Ты видел передачу Дети в клетке ? А эпизод о том, как муж в присутствии жены изнасиловал свою трехлетнюю дочь? Чудовищно. Мир не знал такого зверства…

— Знал. Я как раз сегодня читал у Достоевского. Он пишет: Во всяком человеке таится зверь, зверь жестокой жажды насилия, зверь сладострастной распаляемости от криков истязаемо истязаемой жертвы, зверь безудержу спущенного с цепи, зверь нажитых в разврате болезней… А эти болезни страшные — получать наслаждение от мучений беззащитных . Ты говоришь о любви, которая должна спасти мир, а Достоевский доказывает на фактах, что на первом месте у человека звериная любовь к истязанию и прежде всего детей. Причем этим истязанием занимаются весьма почтенные и образованные люди. И пример: пятилетнюю свою дочь в мороз заперли в отхожее место, обмазали ее лицо калом, заставили есть этот кал, а затем улеглись родители спать под вопли своей несчастной дочурки…

— И ты предлагаешь спасать этот агонизирующий мир, мир, потерявший рассудок? Какими средствами?

— Только любовью будет спасен мир. Других средств нет, потому что Любовь — Бог.

— Любовь без свободы, любовь к зверствам и к похоти — все это лишь ускорит гибель мира. Вся культура, все СМИ, все искусства талдычат об этом… Ты что, умнее всех?

— Я не умнее всех. Но во мне что-то всегда открывалось, когда сердце чуяло беду. Я верю своему сердцу, потому что сердце каждого и есть Бог. Люди перестали доверять своей душе. Мы обязаны дать им эту веру…

— И что же у тебя сейчас открылось? — спросил не без ехидства мой приятель.