Грушенька и сын шейха (СИ)

— Какая-то сказочная цифра, мне кажется, — с сомнением в голосе замечаю я, — после Варфоломеевской ночи было убито 30000 гугенотов, а на них долго охотились все католики Франции.

— Совершенно не важно, правдива история или сказочна, — отметает мое замечание Клим, — важно то, что она стала поводом для торжества. Очевидно, что ежегодное шумное празднование Пурима рано или поздно вбило бы ирано-израильский клин. Фундаментальные конфликты всегда имеют ментальные причины.

— Ну, вообще да, странно это, французы Варфоломеевскую ночь не празднуют, — подает голос Настя.

— Некорректное сравнение, Настенька, — Клим снова затягивается и выпускает дым. — У католиков доктрина свободы воли. Если католик совершил убийство, это сделал он сам и никто другой. Странно было бы праздновать нарушение заповеди «не убий».

— В иудаизме тоже была эта заповедь, если не ошибаюсь, — возражает моя коллега.

— Именно, — одобрительно кивает Воротынцев, — но она для людей. А персов убил Яхве руками евреев по договору защиты богоизбранного народа. Главная черта евреев, благодаря которой они до сих пор существуют — особая религиозность. Те, кто не верит в свою богоизбранность богом Яхве, давно ассимилировались в какой-то момент своих долгих скитаний. Остальным Яхве ассимилироваться запретил. Соответственно, Пурим — это событие, доказывающее, что Яхве бережет свой народ. Именно этот факт и празднуют. Но тут у персов и евреев могут быть разночтения.

— Разве не все древние народы были особо религиозны? — встаю и завариваю кофе в прессе.

— В какой-то мере да, но только у евреев было мощное пророческое движение. А еще они свято верили в предсказания этих пророков и видели предсказания там, где их нет. По крайней мере для человека, лишенного этой веры. Как по мне, то в главе Дварим Торы, в которой евреи видят пророчество о рассеянии, мы имеем дело с договором. За послушание Яхве обещаются все блага, которые пришли в голову автору, за непослушание все кары, которые могут пасть на народ.

— И что там были за кары? — разливаю кофе по чашкам и ставлю перед Климом.

— Спасибо, Грушенька! — Клим сразу тянется за кружкой и с видимым удовольствием вдыхает аромат. — Все, на что фантазии хватило. От неурожаев и бесплодия до истребления. Совершенно логично было туда включить завоевание народа и рассеяние. Иудея стояла на перекрестке дорог великих цивилизаций. Было бы странно, если бы их кто-нибудь не съел в конце концов. Но в религиозных головах факт покорения страны Римом отразился, как срабатывание кары за непослушание Яхве. В общем, сам факт существования евреев через две тысячи лет после исчезновения Иудеи говорит о чрезмерном религиозном сознании.

— Почему? — уточняю я.

— Потому что после списка кар, был еще список для тех, кто одумался и решил слушаться Яхве. С поощрениями. Там, в том числе было обещание вернуть утерянную землю. Но куда-то мы залезли в дебри. Что-то я у вас засиделся, девушки.

Клим залпом допил кофе, затушил очередную сигарету и покряхтывая вылез из кресла.

— Спасибо за кофе, девочки, пойду снова в наш политический ад.

Дверь за Воротынцевым захлопнулась.

— Насть, как думаешь, надолго сегодня выпуск задержат из-за всех этих взрывов? — я задумчиво смотрю в редакционную программу.

— Статью на главную еще пишут. Про взрыв автобуса, кстати, — неопределенно отвечает Настя.

Я вздыхаю и открываю для вычитки очередную заметку.

— Хочешь, я могу подежурить сегодня? Если я в пятницу уволюсь, у меня три выходных намечаются. — через какое-то время предлагаю коллеге.

— Было бы неплохо. Спасибо! — Настя благодарно смотрит на меня, — жаль, что Бобрешов в отпуске, когда у тебя столько свободного времени.

— Угу, — рассеянно подтверждаю.

За последние дни я ни разу не вспомнила Степана, и эта мысль сейчас удивляет. Он долго за мной ухаживает. Мы ходили на свидания. Почему Настя помнит о нем, а из моей памяти он стерся, как только перестал появляться перед глазами?

Отгоняю от себя неприятную мысль. Я подумаю об этом завтра. Наверное.

Пока ожидаю финальной статьи, серфю в интернете. Сама не замечаю, как набираю в поиске волнующую фамилию. Сервис картинок выдает каких-то других Глебов Князевых.

Фото нахожу в конце концов на сайте будущего работодателя. Сохраняю его на компе и отправляю сама себе в почте.

На профильном ресурсе маркетологов гуглится интервью с Глебом. Читаю его раз десять. В груди порхают бабочки от каждого слова. Все-таки Князев очень умный, а я почему-то этим очень горжусь.

Весь вечер бью себя по рукам, чтобы не написать ему в личке свои восхищения.

Отвлекаюсь тем, что выгребаю из ящиков стола личные вещи, какие-то листочки с многочисленными пометками и записанными телефонами. Нужные переписываю в ежедневник, отправляю все остальное в корзину.

Рабочий день затягивается до часу ночи. Еду домой на оплаченном редакцией такси для задержавшихся сотрудников. Засыпаю сразу, как только голова коснулась подушки.