Грусть белых ночей

Репетиторство Василя началось еще прошлым летом. Тогда он учил другого парня. Ему даже приятно вспоминать, как, вернувшись с работы и пообедав, он приглашал Мишку Бычка, своего недальнего соседа, в хлев и там разбирал с ним бесконечные диктанты. Сквозь щели в бревенчатых стенах пробивались лучи уже низкого, вечернего солнца, и было видно, как в ярких полосках плавало множество пылинок. Оба лежали на сене. Василь держал в руках грамматику и не спеша диктовал, а Мишка писал в специально заведенной общей тетради. Потом Василь красным карандашом исправлял ошибки. Ошибок поначалу было много, почти в каждом слове. Где следовало писать «о», Бычку непременно хотелось написать «а», и Василь долго учил его ставить слово под ударение, чтобы определить правильное написание.

Только на это и некоторые другие правила Василь дал Бычку, быть может, сто диктантов, радуясь от мысли, что еще год назад они вместе носили сдавать в магазин пустые бутылки, покупали на них «подушечки» и ели, по очереди запуская руки в бумажный кулек. И вот теперь Бычок — ученик, а он, Василь, — учитель.

Бычок выдержал переэкзаменовку, а Василь получил первую учительскую плату — тридцать рублей. О нем по улице пошла слава как о хорошем репетиторе. А когда в этом году такую же переэкзаменовку на осень получил Саша Скоринкин, бригадир путейцев тоже попросил Василя позаниматься с сыном, при этом заплатив ему вперед пятьдесят рублей.

Василь старался еще больше, чем в прошлом году, однако колченогий Сашка — не Мишка Бычок. Он не прочитал за лето ни одной книги, и то, что в одно ухо его влетало, из другого тотчас вылетало. Несмотря на все старания Василя, экзамен по русскому языку он, как и весной, провалил и остался в том же пятом классе на второй год. А Василю хоть в глаза не смотри ни бригадиру, ни путейцам; именно поэтому он не хочет с ними, встречаться — стыдно.

Лес начинается пятью огромными дубами. В позапрошлом году Василь как-то случайно свернул к этим великанам и себе не поверил: на плотной, дернистой земле росло несколько толстенных крепышей боровиков. Они торчали на совершенно открытом месте, видно, не меньше недели, но никто не удосужился заглянуть сюда, и счастье, казалось, ждало одного только Василя.

С той поры Василь непременно наведывается сюда. Правда, боровики больше ни разу не показались, но надежда воодушевляла. И вообще Василь имеет привычку всякий раз пройтись по тем местам, где его когда-либо встретила удача. Это отнимает много времени. Другие грибники, не задерживаясь, спешат подальше в лес, а он все топчется на месте.

Лес, в который шел сейчас Василь, называется Поляковым Рогом. По левую сторону от дороги он начинается сырым ольшаником, по правую — полосою молодого граба, за которой поднимается сплошная стена деревьев — тонких сосен с кудрявыми кронами, стройных березок. Удивительная красота...

По другую сторону песчаного большака, который бежит в выстроенное украинцами-переселенцами село Маков, совсем иная картина: дубовая роща, заросшее ржавой осокой болотце, мшистый, с багульником и кустиками голубики сосняк.

В Поляков Рог, зажатый Маковским большаком и железной дорогой, Василь ходит с детства. Вокруг все знакомо до мелочей. В бору густой черничник, вечнозеленый барвинок, — местечковая малышня всегда ходила сюда по ягоды. Привязанные к поясам кринки, ежеминутные ау-ау, звонкие голоса мальчишек, девчонок... Как давно все это было...

Теперь уже Василь не любит шумной компании. По лесу приятно ходить одному, и с каждым годом он расширяет границы своих странствий. Сейчас он, не боясь заблудиться, уходит от местечка верст на десять — пятнадцать, под маковские околицы, а иногда и дальше.

Походив немного по бору, особенно по тем местам, где обычно удавалось набрать молоденьких боровичков, он перебегает Маковский большак и углубляется в открытые им самим владения: бесконечные молодые сосняки и березовые рощицы с разливом цветущего вереска вокруг. Там можно было часами бродить, не встретив ни единой живой души.

Солнце продолжает висеть над лесом; небо синее, глубокое, лишь изредка проплывают белые облачка. Такие ясные, не слишком жаркие дни бывают только на склоне лета, когда природа словно бы выставляет напоказ свое удивительное безбрежье и очарование, неповторимость своих красок, причем выставляет гораздо щедрее, чем в любую другую пору года. Василь любит вересковое море и молодые сосняки за ощущение простора, которое они рождают в душе, за проникновенную музыку, как бы неслышно плывущую в окружающем просторе.

В тонких ветвях берез уже проглядывает позолота, под каждым деревом круг опавшей листвы; вересковый разлив излучает вокруг нежный сине-багряный отсвет; кое-где попадаются прикрытые мхом-лишайником песчаные плешины; молчаливо, будто прислушиваясь к самим себе, стоят среди вереска молодые сосенки.

Над головою бесконечная синева неба, а в сердце непередаваемая гармония, согласованность со всем этим вольным простором и его разноцветьем, его запахами и тишиной. Не отсюда ли и та проникновенная, беззвучная музыка, рождаемая землею и небом?