Грусть белых ночей

Что-то притягательное и в то же время печальное есть в облике студенческой аудитории. Таких, как Ковалюк, меньшинство. Заочники в основном люди не первой молодости. На скамейках сидят демобилизованные капитаны, даже майоры, много учителей, учительниц, проработавших долгие годы в школе, но не получивших высшего образования, а также выпускники средних школ, которые из-за войны, да и не только из-за нее, припозднились с наукой.

Дисциплину среди студентов наводить не нужно: как только появляется преподаватель, наступает мертвая тишина. Каждое его слово ловят на лету. Таких, кто просто сидит, равнодушно слушая, нет. По каждому предмету заведена толстая тетрадь, конспекты ведутся всеми.

В зимнюю сессию один экзамен — по основам марксизма-ленинизма. Ковалюк, хоть специально и не готовится, сдает его блестяще. Уже вечером, когда совсем сгустились сумерки, он, услышав, что слепой доцент принимает экзамен, ринулся в аудиторию. Билетов нет, каждому задается вопрос. Словно почувствовав, что еще один студент сидит и ждет, доцент повернулся в сторону Ковалюка. Женщина ему что-то шепнула. Вопрос оказался даже слишком легким: «Победа в Отечественной войне». Как потом выяснилось, этот вопрос преподаватель задавал всем, кто носил шинель.

— Можете подумать, — сказал он.

Особенно думать не требуется. Ковалюку за войну довелось побывать в Восточной Пруссии, в самой Германии, не раз он видел книгу Гитлера «Майн кампф», так же как и сочинение другого фашистского пророка, Альфреда Розенберга, «Миф двадцатого столетия». Они встречались едва ли не в каждой немецкой семье. Нет, он не читал этих книг, хотя немецкий язык еще до войны, собираясь поступать в институт, выучил неплохо, а за войну усовершенствовал. Но место в «Майн кампф», где Гитлер говорит о завоевании новых земель на Востоке, Ковалюк знает наизусть.

Рассказывая об агрессивной политике фашизма, Ковалюк и цитату привел, разумеется, на немецком языке. Это окончательно покорило экзаменатора.

— Отлично! — громко сказал он.

IV

На Ковалюка в редакции посматривают с уважением. Понятно, не за одно только, что студент университета, — за полгода он и в газете достиг многого: стали печататься не только его заметки и корреспонденции — до очерка и фельетона поднялся.

Однако все чаще и чаще подумывает Ковалюк, не перебраться ли в Минск, на очное отделение. Надо учиться, пока молодой.

С радостью едет на полуторамесячную летнюю сессию. Заочников на нее явилось, пожалуй, вдвое меньше, чем на зимнюю: житейские заботы сильнее желания учиться. Те, кто обзавелся семьей, так и ограничились той первой зимней сессией.

Отработав положенные две недели на расчистке города от развалин, разъехались студенты стационара, и полновластными хозяевами наскоро отремонтированных аудиторий, общежитий, размещающихся непосредственно на территории Университетского городка, стали заочники.

Минск понемногу оживает. Жизнь кипит в основном на окраинных улицах — центр в руинах. Зато по главным, центральным улицам видно: город-победитель, разбирая руины, нацеливается при этом на нечто большее, что имел до войны. Уцелевшие закопченные коробки домов, которые еще можно было бы кое-как отремонтировать, вселить туда лишившихся крова людей, уничтожают до основания, собираются, видно, на их месте возводить дома-дворцы.

На многолюдном, шумном базаре ржавая, средних размеров селедка стоит двадцать пять рублей, буханка хлеба — сто рублей.

Денег, которые бухгалтерия редакции насчитала Ковалюку за отпуск, явно не хватит. Но выручил случай.

На заочном отделении университета, следуя примеру Ковалюка, загорелся желанием учиться Миша Шнеерсон, заведующий промышленным отделом газеты. Он совсем седой в свои двадцать три года и хромой от рождения. В редакции Миша получал литер «Б», Ковалюк — в райцентре — только хлебную карточку и весьма нерегулярно паек, который выдавался партактиву. Размеры пайка носили неопределенный характер — они зависели от настроения председателя райпотребсоюза. К заместителю министра торговли Гольдбергу Ковалюк и Шнеерсон пошли за помощью вместе.

У замминистра доброе сердце. Стараясь не смотреть на широченный, с чужого плеча пиджак в шахматную клетку, висевший на тощем Ковалюке как на жерди, даже не наводя справок, он выписывает обоим литер «Б». Неслыханное дело! Никогда такой роскоши не видел Ковалюк... Но внезапное везение на том и кончилось. В магазине, куда Ковалюк со Шнеерсоном явились отовариваться, их оценили по их фактическому весу. По карточкам полагаются жиры, сахар, мясо, но, сколько они в магазин ни заглядывают, ничего этого для них нет. Месяц тем временем кончается, и приходится вместо высококалорийных продуктов отовариваться ореховым маслом, которое никто не берет. Жуликоватые торговцы обвели-таки вокруг пальца бедных студентов. Можно есть и ореховое масло, хоть и налипает оно на зубы и прямо-таки сковывает челюсти.