Грустная история со счастливым концом

Эраст Георгиевич обрушил разящие удары на педагогику, которая пренебрегала личностью, грубо попирала индивидуальность и занималась тем, что сортировала учеников на сильных, средних и слабых. Этот метод, сказал, он, в лучшем случае годится для калибровки апельсинов, но не для воспитания нового человека. И он, этот метод, достался нам в наследство... Чему же нам радоваться? Какими достижениями гордиться?..

Густые вечерние сумерки уже вползали сквозь окна учительской, но никому не приходило в голову подняться и включить свет. Наоборот, все как будто в душе были довольны.

И однако, сказал Эраст Георгиевич, если он решился заговорить обо всем этом, то лишь ради того, чтобы яснее очертить грандиозные и блистательные перспективы, которые открываются перед школой № 13. Пример Ларионовой лишний раз доказывает, что в каждом из наших учеников таятся огромные неиспользованные возможности, могучая потенциальная энергия добра, как удачно сказано в очерке. Мы должны преобразовать эту энергию в активную, творческую силу. Только тогда произойдет коренной переворот в методах воспитания...

То, о чем говорил он теперь, все более и более воспламеняясь, было увлекательно, дерзко, захватывающе. Нужно создать некое нравственное зеркало, отражающее личность ученика. Увидев собственные достоинства и недостатки, ученик легко определит направление, по которому должно развиваться стремление к самосовершенствованию. Такие зеркала потребуются для каждого класса, в конечном итоге — для всей школы. Следовательно, мы вправе говорить о целой системе зеркал. Но что способно помочь нам в создании этой системы?..

Эраст Георгиевич едко высмеял так называемую интуицию. Что было бы, сказал он, руководись ею современная медицина — взамен рентгеновских аппаратов, электрокардиограмм, лабораторных исследований?.. Что было бы с астрономией, откажись она от электронных телескопов, от спектрального анализа и вычислительной техники?.. Но если, оперируя точными математическими методами, астроном проникает в глубины космоса, то кто помешает нам использовать те же методы применительно к ученику, который сидит от нас в двух шагах за партой?..

Грубо говоря, сказал Эраст Георгиевич, он предлагает разработать научно выверенную систему единиц, которая позволит в математической форме создать характеристику личности и коллектива. Пользуясь этой системой, окажется в пределах возможного выстроить, например, график поведения, начертить кривую добрых и дурных поступков. Тем самым принципиально изменится весь ход воспитательного процесса. В детях проснется дух неограниченной активности и инициативы. Творческие устремления приобретут небывалый размах и четкую цель. Возникает своеобразное соревнование между отдельными учениками, между звеньями, отрядами, классами. Система эта позволит подводить суммарный итог и делать доступным для общего внимания то, что раньше таилось подспудно...

Так, или приблизительно так, изложил свой проект Эраст Георгиевич.

В учительской уже давно вспыхнули трубчатые плафоны дневного света, а на лицах не осталось и следа того уныния, в которое погрузило всех траурное начало речи директора.

После выступления Эраста Георгиевича все ощутили, что дальше существовать по-прежнему просто немыслимо, что стыдно делать вид, будто бы в школе № 13 все так уж благополучно, стыдно успокаиваться и стоять на месте, когда во всех областях знаний и деятельности человечество стремительно движется вперед!..

Правда, как заметил, вероятно, и сам читатель, конец выступления Эраста Георгиевича вышел довольно-таки скомканным. Быть может, поэтому одним учителям представлялось, что в целом для них все ясно, а не ясны лишь кое-какие детали, тогда как другим были ясны детали, что же касается целого... Клавдия Васильевна Камерон молчала, как-то вся поникнув; не исключено, что она с грусть думала о годах, которые мешают ей постичь преимущества математических методов... Учительница биологии Виктория Николаевна, с бледным, нервным лицом, упорно дознавалась у физика Попова, как должен выглядеть график поведения, но тот уклончиво мычал, что-то подвинчивая транзисторе. У Дины Гавриловны тоже было какое-то растерянное, недоуменное выражение...

В общем, чем пристальней всматривался Эраст Георгиевич в своих коллег, тем яснее чувствовалось, что он рассчитывал на более единодушную поддержку. И, по сути, еще бы неизвестно, как обернулось дело, если бы не резкий, отрывистый, какой-то каркающий голос историка Рюрикова, который, сидя у окна, с явным недоверие слушал Эраста Георгиевича, нахохлясь и поджав тонки, сухие губы.

— Если я вас правильно понял, Эраст Георгиевич, вы предлагаете изобрести некую модель и, ориентируясь на нее, выставлять своего рода отметки за добрые и дурные поступки?

— Да, вы правильно меня поняли, Андрей Владимирович,— сказал Эраст Георгиевич.— Но не «изобрести», а вывести научным способом...

— А не кажется ли вам, что добро только тогда добро, когда оно бескорыстно?..