Грустная история со счастливым концом

Между тем, Женя закончил свой рассказ. Он во всех деталях изложил обстоятельства своей дуэли с Эдиком Мшиуриным, и даже самые неистовые из его обвинителей смолкли и признали, что Горожанкин вел себя как честный, справедливый и благородный человек.

При этом слово «честный», конечно, произнесла Маша Лагутина, а «благородный» — Рита Гончарова, точнее не «благородный», а «слишком благородный».

— Слишком, слишком благородный...— вздохнула она.

— Как это — слишком?..— удивился Алик Андромеда.

— А так,— отвечала, Рита.— Ведь всей школе известно, кто такие эти десятиклассники. Растрезвонили, например, про свой турпоход, а сами сели в автобус, доехали до конечной остановки, слопали там свои батоны с маслом и вернулись домой. А Корабельников отхватил на конкурсе первую премию за модель, хотя сам и мизинцем к ней не притронулся: все за него сделал папа, инженер-конструктор...

И она привела еще несколько фактов в таком же роде.

Положим, далеко не каждый из них известен был всей школе, но зато девятый «Б» вспомнил о воскреснике в овощесовхозе! На этом воскреснике копали картошку, то есть девятый «Б» — копал, а десятиклассники носили, а потом все корзины записали себе!

— Наверное, вы кое-что преувеличиваете,— сказал Рюриков, пытаясь утихомирить вновь разбушевавшиеся страсти.— Турпоход в автобусе... Какой в этом смысл? Или та же картошка... К чему обманывать своих товарищей?

— А баллы?— закричали вокруг.— А откуда же у них столько баллов?..

— Вы их еще не знаете, Андрей Владимирович, наивный вы человек!

— Это же такие ловчилы!

— Шакалы!

— Мазурики!..

«Вот она, система...— подумал Андрей Владимирович,— вот он, эксперимент... Вот они — баллы-единицы, электрифицированные стенды, графики поведения!..»

Он пытался придать своему лицу бесстрастное выражение, но все, что чувствовал он в этот момент — все отражалось на его лице. И ребята, видя, каким гневом он пышет, ощущали в Андрее Владимировиче своего союзника, возмущенного, как и они, этими шакалами и мазуриками десятого «А»...

Но не меньше, чем Рюриков, потрясен были Женя Горожанкин.

В сущности, как и все увлеченные серьезным делом люди, он чаще смотрел вдаль, чем себе под ноги, и теперь ему вдруг показалось, что он очутился посреди топкой зловонной лужи...

И пока все гомонили вокруг Андрея Владимировича, а тот, за неимением лучшего, отвечал, что правда в любых обстоятельствах предпочтительней и достойней лжи, Горожанкин думал, думал, думал...

И как случается обычно, когда человек думает, конце концов ему явилась идея...

Вначале она была довольно смутной, эта идея, но это была, тем не менее, идея, и он стал развивать, разматывать, прояснять ее на ходу.

«А что, если...— подумал он,— а что, если... Если все люди научатся читать мысли друг у друга?.. Тогда невозможна будет никакая ложь!..»

Заметим, что Женя никогда не считал себя исключением. Просто ему повезло, думал он, такие же способности существуют у всех или почти у всех людей, но как бы в зачаточном состоянии. Однако путем тренировок и упражнений вполне возможно добиться успеха и тогда...

— И тогда,— сказал Женя,— тогда, сосредоточив на определенном пространстве усилия достаточного числа людей, вполне возможно создать поле, в котором любая мысль любого человека будет прочитана всеми... А если, пропорционально числу людей, мы увеличим размеры поля, то в пределе получим замкнутую сферу в масштабе всей планеты...

Однако тут автор с сожалением признается в собственной некомпетентности, мешающей ему точно передать мысли Жени Горожанкина, нигде ничего не извратив и не напутав: ему не хватает профессиональных знаний, а каждая ошибка может заронить в сердце читателя недоверие к самой идее Жени Горожанкина, чего автор опасается в особенности.

Поэтому мы избежим подробностей, но упомянем, что ребята слушали Женю с пристальным вниманием и, мало того, пониманием и сочувствием. Терминология, которую он употреблял, была им знакома и привычна, они на уроках физики уже изучали различные поля — электрическое, магнитное, гравитационное. А что касается сути, то ведь эти ребята уже считали довольно будничным, заурядным делом — полеты в космос, пересадку сердца и многое другое, что еще недавно относилось к чистой фантастике.

Помимо того, если помнит читатель, в одной из первых глав нашей повести Маша Лагутина уже высказывала — в форме, правда, еще только мечты, а не идеи,— мысль, которую теперь развивал Горожанкин. А это лишний раз подтверждает, что стремление к истине свойственно многим людям, разница же заключается лишь в практических способах ее достижения.

Так что ребята рассматривали способ, предложенный Горожанкиным, как один из возможных, но ничем не хуже других.

Однако Андрей Владимирович... Он смотрел на Женю с испугом, он со страхом прислушивался к тому, как уверенно звучал его голос, его совершенно обескураживала последовательность, с которой Горожанкин нес всю эту околесицу...

Ему стоило невероятных усилий взять себя в руки.