Грустничное варенье

— Рад, что тебе понравилось! — он с одного беглого взгляда разгадал ее настроение. И невозмутимо принялся стаскивать с себя мокрую одежду. Лара торопливо отвернулась.

На нужную трассу они выехали очень скоро, оказалось, что навигатор ошибся как раз перед поломкой, и ночевка прошла всего в каких-то десяти километрах от большой дороги. Но это никак не изменило Лариного впечатления от тайги. Теперь, на трассе, можно было признаться самой себе, что все это время ее чувства и инстинкты были обострены до предела. В этом, вероятно, и причина ее кошмара — всего лишь страх и волнение перед неизведанным.

Девушка испытывала перед Егором неловкость. Конечно, она отправилась в путь вместе с ним не по своей воле, но он все же не нанимался быть ее нянькой и утешителем. После завтрака в поселке, до которого им так и не удалось добраться накануне, Лара попросила его забыть ее ночную истерику.

— Не знаю, что на меня нашло. Этот сон…

— Не бери в голову. Кошмары снятся всем. Ты еще хорошо держишься после всего, что произошло.

— Да уж… Знаешь, когда в детстве папа утешал нас с Лилей после какой-нибудь трагедии местного масштаба, он непременно угощал нас батончиком гематогена. Делили пополам, как всегда. Правда, потом Лиля узнала, из чего его делают, и с тех пор не ела. Она всегда была правильнее меня. Говорила, что рано или поздно станет вегетарианкой.

Лара вздохнула. В крови уже выгорел адреналин от утренней встряски. Ливень сменился мокрой пеленой, повсюду брезжил ровный дневной свет, и небо, дорога и лес сливались в одну беспросветную серость. Вслед за движущейся впереди, метрах в ста, машиной неслось облако водяной пыли, а на асфальте таяли отметины ее шин, как следы от трассирующей пули. Дворники двигались теперь неторопливо, и встречный ветер зигзагами разгонял капли по краям лобового стекла.

Вдруг Лара начала говорить, медленно, но непрерывно, безо всякого выражения. Без вступления. Ей просто хотелось с кем-то поделиться, и, так уж вышло, Егор казался не худшей кандидатурой. Словно столкнув с места машину, он сдвинул и плотину, перегораживавшую ее душу.

— Я все думаю, вспоминаю тот день. Когда мне позвонил папа и сказал, что ее больше нет. И следующий день. Знаешь, это как будто у тебя внутри все вытащили, выпотрошили, брюхо вспороли… а ты двигаешься, ходишь, даже что-то говоришь. Справки, и по поводу похорон… Та сцена, которую я устроила. Тебе. Мне не стыдно, вообще не стыдно! Я была как тряпичная кукла, а в те минуты во мне хоть что-то показалось… еще живое. Такая ярость! Но самое страшное — это та ночь. Она ведь умерла вечером. А потом наступила ночь. Было очень холодно. Кажется, я открыла окно на кухне и потом сидела рядом. Ужасный ветер. А в соседнем доме все спят, черные окна и зеленоватые вертикали освещенных подъездов. Такой мороз стоял, все небо вызвездило. И луна, яркая. Ее как будто кто-то выгрыз с одного боку. Я сидела, и у меня была только одна мысль, что тот, кто сгрыз луну, добрался и до моих внутренностей и жрет меня теперь. Я это чувствовала. Хрум, хрум… И ничего не могла сделать, и никого не было. Вообще никого. Те люди в соседнем доме. Они спали? Или они тогда тоже все умерли? Я все хотела кому-то позвонить и так и не поняла кому.

— Ей.

Лара кивнула, зная, что он прав. Но даже проговорив все то, что так долго держала в себе, она не ощутила облегчения.

— Как… Расскажи мне, как ты ее нашел. Ведь это ты ее нашел? Мы болтали по телефону, а потом она сказала, что готовит ужин и что ты скоро придешь.

— Так все и было, — коротко подтвердил Арефьев.

Его профиль был хмур и напряжен, губы сурово сжаты, а глаза устремлены вперед. Егор явно понимал, что она ждет ответа, но продолжал, пока мог, игнорировать ее. Наконец Лара взмолилась:

— Расскажи мне. Прошу тебя. Я должна знать!

— Ты не можешь знать все. Может, пора уже с этим смириться? Помнишь, как в Екклесиасте: «Во многой мудрости многие печали, и кто умножает познания, умножает скорбь». Может, эту книгу и писал фаталист, но он точно знал, о чем говорит…

Лара закатила глаза, собираясь обвинить его в паясничании, но увидела, что Егор отнюдь не склонен шутить. Ей даже удалось разглядеть слабую темно-синюю дымку, прорвавшуюся наружу из-за незыблемой брони арефьевского самообладания.

— Расскажи, — повторила она едва слышно. — Тебе станет легче.

— Зато тебе тяжелее.

— Со мной все равно все уже кончено.

Егор бросил на нее внимательный взгляд. И глубоко вздохнул: