Грустничное варенье

– Я тоже помню, какой в ту ночь был мороз. Поверь мне, я помню. Я немного задержался на работе. Заключали важный контракт, и мероприятие затянулось. Когда я поставил машину у дома, то посмотрел на наши окна. В кухне горел свет. И я вспомнил, что обещал купить лампочку, утром она перегорела в ванной. Так что зашел еще в магазин. Позвонил оттуда Лиле, спросить, не нужно ли еще чего-то. Она не подняла трубку. И не открыла дверь, когда я добрался до квартиры. А потом я зашел на кухню. И она лежала там, на полу. Рядом валялся хлебный нож, разделочная доска и повсюду квадратные кусочки хлеба. Это я уже потом понял, что она собиралась пожарить сухарики к супу.

Лара закрыла глаза, чувствуя, как из желудка подкатывает тошнота.

– Окно было открыто, она так делает, делала, когда готовила, чтобы не было жарко… Так что по кухне гулял сквозняк. И… У нее было синеватое лицо. Я не сразу понял, что случилось, бросился к ней, принялся тормошить. А потом почувствовал, что она уже остыла. Из окна сильно дуло, мороз, наверное, поэтому она так быстро… Я не понимал, что произошло, мне казалось, что все случилось из-за ножа, потому что из всего, что я видел, опасность представлял только нож. Я схватил его. Но ни крови, ни каких-то других признаков… Ничего… Я вызвал «Скорую».

– Это ее привычка. Говорить с набитым ртом. Напевать во время готовки, – язык Лары едва ворочался, сухой и словно не помещающийся во рту. Ее тело стремилось подстроиться под ощущения Лили перед гибелью, и внутри Лары точно так же сейчас замирала жизнь. Картина, описанная Егором, не была новой, Лара примерно так все и представляла. Но его слова добавили движения в ужасный стоп-кадр.

– Я знаю, так все и было, – продолжала твердить Лара. – Она резала этот чертов хлеб и напевала. А потом сунула кусок хлеба в рот и продолжила бубнить. А меня не было рядом. Я даже никогда не узнаю, что за песня ее убила.

– Не надо было тебе всего этого говорить, черт… Лара! – Егор попытался достучаться до нее, хотя и видел, что сейчас это бесполезно. – Ты не могла знать наперед. Каждого из нас ждет своя смерть, неизвестно когда, неизвестно где. То, что случилось с Лилей… В этом не было твоей вины.

– Если бы я была там, я бы ее спасла. Или если бы рядом был ты!

Выплюнув эти слова, Лара сжала голову руками.

– В тебе говорит горе, – пальцы Егора коснулись ее локтя. – Ты ведь два месяца ни с кем не общалась, затаилась. Я знаю, потому что старался не упускать тебя из виду. На похоронах ты напугала и меня, и отца.

– Не упускать из виду? – Лара всем телом повернулась к Арефьеву. На миг она ослепла, врасплох застигнутая неожиданной яростью, вспоминая, как отстраненно он держался на прощании с Лилей. Несмотря на то, что ее чувства к нему стремительно, неотвратимо менялись так, как она еще и сама не могла разобраться, – день кремации она ему не простит. И тот факт, что они едут вместе, слушают музыку, даже смеются, – ничего не меняет.

– Ты должен был не упускать из виду ее! Я тебе поверила. Я доверила тебе ее. Ты обещал мне, тогда, на свадьбе! И не уберег…

– Господи, Лара, очнись! – взорвался Арефьев. Он остановил машину, заглушил мотор и со злостью дернул ручник. – Лиля же была живым человеком. Что значит – не уберег? Она ведь не стояла на полке, я не носил ее в сумке, как носишь теперь ты! Она жила! И поступала как считала нужным. Она не отчитывалась ни передо мной, ни даже перед тобой!

Глаза Егора потемнели, когда он напряженно ткнул в Лару пальцем:

– Ты хоть знаешь, что она встречалась с другим? Пока была моей женой. И когда я говорю «встречалась», я имею в виду не совместную рыбалку!

Лара окаменела. Одна часть ее видела Арефьева, его расширенные чернильные зрачки, складку у рта, выдававшую обиду и отчаяние. А другая смотрела на демона из преисподней, подлого, низкого и лживого, который принял знакомый ей облик, чтобы удобнее было разорвать на части и растоптать память о ее сестре. Враг, с которым она должна сразиться, чтобы защитить Лилю – как всегда защищала, когда та не могла постоять за себя.

– Она тебе не сказала… – догадался Егор и отвел глаза с досадой. – Так я и думал.

Лара вложила в удар всю силу и гнев. Это была не женская пощечина, а настоящий удар кулаком, достойный любого боксера. Он пришелся Егору в скулу, и его отшвырнуло к окну.

Не давая ему времени опомниться, Лара схватила с заднего сиденья рюкзачок и сумку с фотоаппаратом и выскочила на трассу.

Она бежала по обочине, обдумывая, что будет делать, когда Егор ее догонит. Драться с ним? Сейчас она запросто могла бы его убить. За одно только оскорбление, нанесенное Лиле, за то, что Лиля так слепо его любила, а этот неблагодарный ублюдок так долго был ее мужем, и теперь осмеливается возводить напраслину, теперь – когда Лиля не может сказать ничего в свое оправдание.