Грустничное варенье

– Мы уже в Сибири, правда? Сижу я сейчас перед компьютером и одновременно еду и кручу головой по сторонам. И вижу перед собой эту самую Сибирь. Я заметила, в иностранном кино очень любят показывать Россию как Сибирь, для них ведь словно не существует ни нашего юга, ни нашей средней полосы, всюду одна Сибирь, потому что она непонятная. Огромная. Страна в стране. Она всегда меня так манила. Возможно, она уже объяснила мне то, чего я не знала раньше. Надеюсь на это, иначе зачем было все это затевать? – рассуждала Лиля. – Надеюсь, мы с ног до головы обрызганы репеллентом, иначе нас сожрут клещи, или комары, или мошкара, или все вместе. Надеюсь, в баке полно бензина, а то я читала, что после Красноярска нет толковых заправок, и можно застрять у обочины, голосуя с поднятой канистрой. Я вообще много на что надеюсь.

Лиля хихикнула и без предупреждений включила музыку. Это была совсем незнакомая, другая Лиля. Теперь она говорила о том, о чем обычно молчала, и даже музыка у нее была иная, непривычная. Вот сколько на диске было записано классики? Пара треков? Сейчас заиграла песня, которую Лиля никогда не ценила, в отличие от Лары. Пронзительная, грустная, но неизменно дающая силы надеяться. Заезженная, но по-прежнему волшебная «Knocking on heaven’s door»^[9]. Раньше Лиля считала ее слащавой.

– Лара любит эту песню, – задумчиво проговорила Лиля, словно отвечая на вопрос. – В последнее время я понимаю почему. Я вообще начинаю осознавать, что мы с сестрой похожи куда больше, чем говорим. Только она смелая, а я трусиха. Так всегда было. Помню, однажды, в шестом классе, мы влюбились…

Встрепенувшись, неловко столкнув под сиденье мобильный телефон, Лара потянулась к магнитоле и нажала «стоп». Егор покосился на нее вопросительно, и она покачала головой, не желая ничего объяснять. Историю, которую хотела рассказать сестра, она и так знала отлично – а ему знать незачем.

В шестом классе они влюбились в одного и того же мальчика. Стоило Лиле упомянуть про него, как Лара уже вспомнила: таких пушистых ресниц, как у Юры, она не встречала больше никогда. После гибели отца он быстро повзрослел, и даже родители одноклассников поражались, как быстро это произошло. В десять лет он стал старшим в семье, взвалив на себя заботу о довольно беспомощной, очаровательной маме и младших сестрах. Тогда-то вкус Лили и Лары совпал, единственный раз в жизни. Сначала они не знали об этом, потом выяснили и поссорились. Но долго так продолжаться не могло. Их рассудил сосед-подросток, предложив каждой «на слабо» съесть горсть волчьей ягоды: кто съест, тот и победит в споре. Хорошо еще, сосед не знал о предмете спора, а близняшки молчали на зависть партизанкам. Обе помнили давний, еще мамин, наказ не есть этих ягод, чтобы не превратиться в волчонка. Но Лару, в отличие от сестры, это не остановило. Она набрала с куста с гибкими багровыми ветвями полную пригоршню мертвенно-белых, словно прозрачных, с голубоватым налетом ягод и ссыпала их в рот, а потом долго жевала, с замиранием сердца ожидая неминуемого: вот сейчас она покроется шерстью, у нее отрастут когти и желтые клыки… До сих пор она помнит на языке этот вкус, по-осеннему прохладный и довольно невнятный, ни сладости, ни горечи – и помнит ужас в глазах сестренки.

Все обошлось без последствий, даже без поноса. Верная слову, Лиля готова была отступиться от мальчика с пушистыми ресницами. Но и Лара отступила – ради сестры. А Юра так и остался выигрышем, который никто не востребовал.

Собравшись с духом, Лара включила следующую запись.