Грустное лицо комедии

Если к созданию фильма «Берегись автомобиля!» применить правила, аналогичные правилам уличного движения, то блюстителю искусствоведческого порядка пришлось бы немало посвистеть. Нарушений хватало: и езда с превышенной скоростью, и наезды на красный свет, и проезд под «кирпич», и немало разворотов в неположенных местах. Но если я сейчас напишу, что я делал всё это сознательно, с убеждённостью, что я новатор, что я ломаю устаревшие представления в искусстве, разрушаю старые рамки, всё это оказалось бы самым элементарным хвастовством. Я и не помышлял ни о чём подобном: ни об опрокидывании канонов, ни о прокладывании новых путей. Я просто снимал картину и хотел, чтобы она вышла очень хорошая. Да я и не считаю «Берегись автомобиля!» новаторским фильмом. В нём, как в капле воды, отразились те веяния, которые тогда носились в воздухе искусства, — смешение жанров обогащает произведение, создаёт дополнительную объёмность, делает его стереоскопичней. Приметы этих новых взглядов появлялись во многих фильмах, а наша картина стала просто-напросто одной из первых комедий, в которой всё это обнаружилось, может быть, более наглядно и очевидно.

Сейчас диффузия жанров — явление для критики само собой разумеющееся, нормальное и закономерное. А тогда, лишь только наша картина успела выползти на экраны, как одна сердитая критикесса тут же обрушилась на «Берегись автомобиля!», назвав свою разносную рецензию весьма укоризненно: «Три жанра одной комедии». От фильма она не оставила камня на камне. Просто тогда она не почувствовала нового ветерка и применила к нашей картине застаревшие киноведческие мерки.

После «Берегись автомобиля!» я поставил ещё несколько комедий, где взаимопроникновение жанров стало уже принципом. Оно видно невооружённым глазом. Но это соединение не может быть механическим. Просто так взять признаки жанров и напихать их в одну кастрюлю — из этого не выйдет ничего путного. Разные жанры могут слиться воедино только в том случае, если роль кастрюли будет выполнять душа художника и там разнородные элементы «проварятся», «прокипят», «соединятся» и выйдут в виде замысла неделимым органическим веществом. Сравнение получилось несколько странным: отчасти химическим, немножко кулинарным, но во что только не пустишься, чтобы доказать свою мысль.

Однако вернёмся непосредственно к режиссёрской трактовке «Берегись автомобиля!». Фильм несколько отличается от повести. Отличается не изменением ситуаций или характеров, а тем, что он гораздо грустнее повести. Повесть откровенно сатирична и юмористична. В фильме отчётливо слышна щемящая, печальная нота. Мы хотели создать добрую и горькую комедию, смысл которой не исчерпывался бы сюжетом, был бы совсем не однозначен, вызывал бы у зрителя не только смех, но и грусть, побуждал бы задуматься об увиденном. Это являлось для нас исходной позицией. Как режиссёр, я должен был мобилизовать всё своё умение, чтобы найти выразительные средства для осуществления этого замысла.

Обычно, когда зритель смотрит или читает детектив, он всегда сопереживает или благородному следователю (скажем, Шерлоку Холмсу), или благородному разбойнику (скажем, Робин Гуду). В фильме же симпатии зрителя были поровну поделены между тем, кого ищут, и тем, кто ищет. Ведь и преследуемый и преследователь в данном случае являются, по существу, жертвами ситуации. Несмотря на то, что один носит мундир, а другой мундира не носит и, казалось бы, находятся на разных полюсах, оба героя глубоко порядочны, полны добра к окружающим, благородны. «Жулик» и «следователь» по своей человеческой сути очень близки, родственны. Надо было разыскать двух уникальных, обаятельных, одарённых артистов, каждый из которых не уступал бы другому ни в душевной привлекательности, ни в лицедействе. Один должен быть мягок, нежен, наивен, трепетен, доверчив, другой как бы отлит из металла, сильный, целеустремлённый, но в душе тоже доверчивый и добрый. Один должен быть странен, чудаковат, другой полон здравого смысла. Один — бескомпромиссный, принципиальный мститель, второй — непреклонный, но справедливый страж закона.

Олег Ефремов идеально подходил для роли Подберёзовикова. С одной стороны, его актёрской индивидуальности присущи черты, которые положено иметь следователю, то есть стальной взгляд, решительная походка, уверенность жеста, волевое лицо. С другой стороны, в актёре присутствовала самоирония, позволявшая ему играть как бы не всерьёз, подчёркивая лёгкую снисходительность по отношению к своему персонажу. Кроме того, Олег Николаевич — актёр обаятельный и располагающий к себе. Всё это было очень важно для замысла.