Грустные клоуны

— Ужасное влияние шекспировской или голливудской эпохи — что, в принципе, одно и то же — заключается в том, что миллионы людей проводят жизнь в ожидании и поиске, вместо того, чтобы спокойно заниматься своими делами. Великая любовь, если я могу так выразиться, конечно же, существует, но лишь в виде параллельных линий, которые никогда не пересекаются. Зато банальная любовь встречается. Я считаю, что в этом есть какая-то предопределенность: каждый мужчина должен встретить женщину, которая ему предназначена. Именно в этом вся проблема. Предопределенные встречи — это всегда банальные встречи, что же касается других, то они никогда не происходят. — он достал трубку изо рта и еще раз отчеканил: — никогда.

Гарантье махнул рукой.

— Лишь живописи иногда удается показать нам мир, отвергающий конкретные формы. В литературе, театре, кино мы еще ждем того, кто покажет всю драму параллельных линий, которые никогда не сходятся. В конце концов, чтобы человек был совершенно счастлив, ему достаточно знать о невозможности любви. Тогда он забудет о живущем в нем страхе упустить свою судьбу и постареть. Люди станут мудрецами в двадцать лет.

Тем не менее Энн показалось, что в последней фразе отца прозвучали нотки страха.

— Я полагаю, твой приезд связан с предстоящим замужеством, кроме того, ты хочешь, чтобы я еще раз рассказав тебе о матери, — сказал он бесцветным голосом, как будто никогда не прекращал говорить о ней. — Она уехала, как ты знаешь, со своим мексиканским тореадором, и они прожили вместе шесть месяцев. Потом его убил бык. Бык, — повторил он с ухмылкой, — я, как видишь, здесь ни при чем.

Он на мгновение замолчал, разглядывая чубук своей трубки, потом устремил на дочь полный нежности взгляд. Он улыбался.

— Скажи мне, Энн. ты представляешь себе, что произошло? Ты можешь представить, чтобы женщина ушла от меня к тореадору? Я говорю это не из тщеславия, наоборот. Но как она могла так ошибаться? Я хочу сказать, как она могла выйти за меня замуж?

Раньше он никогда так открыто — откровенно, без наводящих расспросов — не затрагивал эту тему.

— Вы никогда не встречались с другой женщиной?

— Никогда, — ответил Гарантье. — Человек живет только один раз.

VII

Карнавальная процессия двигалась по широкой улице; в едином порыве все бросились к окнам, и у стойки, где осталось несколько человек, ненадолго воцарилась атмосфера покоя и задушевности, как в своеобразном братстве бедняков, что иногда случается в барах. Опустив головы и глядя друг другу в глаза, подобно оленям, скрестившим в поединке рога, Педро и Ла Марн говорили о политике; девица в мехах курила с таким выражением на лице, будто принадлежала к другому биологическому виду. У другого конца стойки Рэнье заметил элегантного господина в клетчатом костюме с галстуком бабочкой и белой гвоздикой в петлице, лайковых перчатках и сером котелке. Его левая бровь была слегка приподнята, и он казался в стельку пьяным, если только, по меньшей мере, на него не давило бремя ответственности, взваленное на его плечи американской Конституцией: поиск счастья, pursuit of happiness... Тут было от чего остолбенеть и превратиться в камень. Глаза незнакомца были слегка навыкате, а щеки надуты, словно он на что-то дул или пытался сдержать приступ смеха. В остальном же он выглядел очень достойно и держался как человек, который никогда не отступает от своих принципов.

— Этот тип — лучший из всех, кого я видел, — заметил Педро. — Он даже больше не пьет. Живет за счет своих запасов. Сидит на этом табурете со вчерашнего вечера. Закрываясь, я, должно быть, забыл его выпроводить.

О, месье Педро, — восхищенно мяукнула девица с чернобуркой на плечах, — может, нальете мне что-нибудь?

Педро плеснул ей коньяка.

— Если вы думаете, что в это состояние его привел алкоголь, то вы ошибаетесь, — уверенно заявил Ла Марн.

Покачиваясь, он подошел к джентльмену — Ла Марн не был по-настоящему пьян, но ему нужен был повод — и, как большая добродушная псина, дружелюбно обнюхал занявшую гвоздику. Все были счастливы, что он ограничился только этим.

— Ну что там? — поинтересовался Педро. — Освенцим? Хиросима? Война в Корее? Или все остальные, которые за ней последуют?

— Полная прострация, — отозвался Ла Марн. — Чтобы остаться безучастным ко всем этим ужасам, он настолько глубоко ушел в себя, что теперь не может даже пошевельнуться. Абсолютный коллапс. Стоицизм. Он так долго терпел, что в конце концов сломался.

— Свинья, — фыркнула девица.