Грустные сказки о Любви

Он увидел ее еще мальчишкой. Как-то раз, катаясь на льдине, Мастер, бывший в ту пору безусым юнцом, зазевался и уже через мгновение оказался в обжигающих объятиях вешней реки. А потом, спасенный друзьями, мучительно долго метался в жарком бреду, изредка разрываемом ледяным полотенцем. И вот где-то там, на самой границе жизни и смерти, сквозь колышущееся марево призраков он вдруг отчетливо различил ее силуэт. Она была божественно красива, а ее невесомые прикосновения столь блаженны, что Мастер замер в восхищении. Замер и забылся пусть еще и бесконечно тяжелым, но уже глубоким, выздоравливающим сном. С тех самых пор он и посвятил свою жизнь тому, чтобы когда-нибудь вернуть ее в мир людей. Бесчисленное количество раз он, не щадя себя, приступал к работе, пытаясь возродить любимый образ. Но, в самый последний миг, Она неизменно ускользала, оставляя Мастера наедине с мертвой, податливой глиной. Шли годы, но Мастер не отступал, вновь и вновь начиная сначала. Он работал до полного изнеможения, пока не выпадал из обессиливших рук инструмент, и предательски навалившееся забытье не уводило его в таинственный мир снов. Туда, где безраздельно царила Она. Там, окруженный ее искренней любовью и заботой Мастер, как губка, впитывал в себя то ощущение безграничного счастья, которое он переживал во сне. Но неизбежное пробуждение безжалостно вспарывало грядущим одиночеством паутину призрачной радости. Каждый раз, прежде чем уйти, он звал Ее с собой, но Она лишь лукаво улыбалась, протяжно отвечая: "Не-е-ет!" и исчезала вместе с остатками сна. Мастер просыпался и, стиснув зубы, снова пытался обмануть судьбу, приступая к работе. Он ваял, а перед глазами непрерывно мелькали густые переливающиеся волны ее волос, чудный стан, бесконечно родная улыбка, а в ушах безраздельно властвовал ее чарующий голос. Творения Мастера уже украшали лучшие музеи мира, выставки неизменно собирали толпы восторженых почитателей, но сам-то он твердо знал, что все это - лишь прелюдия.

Но вот наконец-то сошлись воедино в своем апогее мастерство скульптора, страсть мужчины и жизненый опыт. И замерло, растворившись в восхищении время, потрясенно наблюдая, как под чуткими руками Мастера, под резцами его души и молотом сердца рождается каменное чудо. Уже отложены в сторону все инструменты и теперь лишь мозолистые ладони полируют холодный безжизненный мрамор. Они скользят, отдавая ему нежность и заботу, ласку и силу, доброту и верность, все, что только может отдать женщине мужчина. Ведомые сердцем, руки без устали гладят камень, и он, в ответ, словно бы наливается изнутри таинственным жизненным светом. А опыт, точно подсказывает тот самый критический момент, когда нужно пересилить себя, чтобы не остановиться в изнеможении на пол дороге.

Так продолжается до тех пор, пока друзья, обеспокоенные долгим отсутствием Мастера, не взламывают двери его мастерской. И потрясенно застывают перед густо краснеющей обнаженной красавицей, растерянно прикрывающейся старым рванным фартуком. А рядом, уронив морщинистое лицо на ставшие вдруг такими непослушными руки, сидит, мастерски высеченный из розового мрамора, безмерно уставший старик.

27. Царевна-лягушка.

Тихая тенистая заводь большого лесного озера была любимым убежищем Марьи-царевны. Именно сюда приносила она свои девичьи печали и, вдали от чужих глаз, давала волю слезам. Да и то дело, было от чего плакать: все подружки уж давным-давно свадебки сыграли, а ей, ну просто беда, все никак не везет! И ладно бы страхолюдиной была, аль убогой какой, так ведь нет же - видная девка, ладная. Только вот кокетству совсем не обучена. Как какого-нибудь царевича-королевича увидит, так сразу же, как мак алый, краснеет. А язык, так и вовсе на корню сохнет. От того-то и капали горькие слезы в темную воду, разгоняя бестолково суетящихся водомерок.

Вдруг рядом что-то плеснуло и прямо перед Марьей-царевной плюхнулась на камень большая зеленая лягушка. Царевна отпрянула в испуге и едва не закричала от страха, она жуть как боялась всю эту болотную живность. Но визг замер на устах, сменившись изумлением: голову лягушки венчала изящная золотая корона. Много раз слыхивала Марья-царевна про такие чудеса, да только полагала, что все это просто байки для малых детишек. Ан нет! Живая, скользкая и противная лягушка с царской короной сидела прямо перед ней и не моргая смотрела прямо в лицо.

- Не ква-а-алнуйся, не съе-ем! - молвила лягушка человеческим голосом.

Ошарашенная царевна переборов внутреннюю дрожь присела на самый краешек валуна.

- А ты... заколдованная царевна?

- Кве-е-ет! Я заква-а-алдоква-а-анный царевич.

Сердце оборвалось, и кровь отлила от щек. Заколдованный царевич! И если она поможет ему сбросить это мерзкое заклятие, то... В жар кинуло Марью-царевну, и теперь уже ее лицо пламенело, как закатное солнце. Руки сами потянулись к лягушке, но когда царевна представила, что прийдется дотронуться до холодной, пахнущей вязкой тиной лягушачьей кожи, омерзение сковало все тело.

- Кто ж это тебя так? - только и смогла выдавить царевна.