Грустный день смеха

— Только вот я мебелью не успел обзавестись, — говорю, — поесть не на чем, да и спать на газетах придется.

— Ничего, мы люди привычные, — отвечают Коньяк и Селедка. — Закусим на подоконнике, а насчет поспать, так газеты — это просто роскошь.

Здорово мы так посидели, вернее, постояли возле подоконника. Хорошими они людьми оказались.

Коньяк в пыжиковой шапке на симпозиум по адаптации инфузории-туфельки приехал из Владивостока и уже третью ночь спит на вокзале, поскольку Управление гостиницами не признало этот симпозиум законным.

— Вы этот свой симпозиум должны в городе Гавре проводить, — сказали они командированным инфузористам.

А почему именно в Гавре — неизвестно. Так что симпозиум вроде проходит успешно, а делегаты спят все на вокзалах.

Селедка в кепке приехал из города Лучинска. У них там в городской бане железная труба упала. Третий месяц народ немытый сидит, поскольку при падении труба перегнулась пополам, и горисполком командировал Селедку за новой трубой в Москву. Пришлось походить по инстанциям недели две, но вчера наконец трубу отгрузили, и можно ехать домой.

Я надул матрас, жена мне надувной матрас с собой дала, накрылся одеялом и заснул, а они долго еще газетами шуршали и каждый про свое толковали: Коньяк о проблемах адаптации и урбанизации, а Селедка все больше о неликвидных фондах, сметах…

На следующий день Селедка уехал, а Коньяк еще две ночи у меня ночевал. Правда, мы опять ходили на вокзал и выбрали себе третьего: директора Разобовского завода тары. Его на проработку в Москву вызвали, да начальник главка забыл и уехал в командировку, а без начальника все дело остановилось: ни гостиницы. ни проработки, и уехать нельзя — командировку не отмечают, говорят, без проработки уезжать не положено.

С директором все кончилось благополучно: влепили выговор, даже не строгача, и он уехал очень довольный, а у меня еще двое поселились. Один, правда, спекулянтом потом оказался: скупал в Москве дефицитный товар и отправляя его знакомым для продажи в разные города. Ну этому типу я прямо сказал:

— Мотай отсюда удочки.

— А тебе какое дело, чем я занимаюсь? — нахально так он это спрашивает. — Ты что, милиционер?

— У меня, — отвечаю, — в характеристике записано: «Честен и принципиален. Нетерпим к недостаткам». Понял? А я против собственной характеристики не пойду.

Ну он, правда, не стал спорить, съехал с квартиры по-хорошему.

Однажды на Павелецком я Нечипуренко встретил. Еле узнал. Небритый, помятый весь, спит на скамейке в грязных ботинках, под голову сетку с апельсинами подложил. Разбудил я его. Нечипуренко так обрадовался, что дар речи потерял, мычит что-то, головой мотает.

— Друг… Откуда ты взялся? Пять суток по вокзалам… Милиция гоняется… Уборщицы швабрами по ногам… Портфель с отчетом украли…

Увел я своего бывшего начальника к себе, напоил, накормил, дал отоспаться. Отоспался он и говорит:

— Да, счастливый ты человек, Фомин. Каждый день в столице ночуешь… Если бы я, — говорит, — каждый день в столице ночевать мог… я бы сельское хозяйство нашей области на такую высоту поднял… На такую…

Говорит, а у самого слезы на глазах. Искрение верит человек: у него оттого урожай плохой, что сам редко в Москве бывает.

— Теперь, Фомин, — говорит, — я у тебя каждый раз останавливаться буду, хочешь ты или не хочешь. Я тебя в столицу выдвинул, а потому имею право.

— Ради бога, — говорю. — Сделайте одолжение. Привет вашей семье. И моей заодно тоже.

Между тем народ на вокзалах прослышал про мою квартиру, валом и повалил. Пришлось одних газет на пол почти на рубль стелить. Разные, конечно, люди попадались, но в основном народ хороший, кто барахлишко приехал купить, кто отпуск провести, по театрам походить, однако все же больше командированный люд — толкачи. Самые несчастные люди. В смысле гостиниц. Гонят их отовсюду, отлов устраивают. И отсыл назад, домой. Я бы для них министерство какое-либо создал и фонды этому министерству на гостиницы выделил. Но это так, между прочим.

Тут случай вскоре небольшой произошел, который я никак не мог предвидеть. Послали меня в длительную командировку. Возвращаюсь, а в квартире моей народу видимо-невидимо. Устроились уже по-настоящему: кровати стоят, тумбочки, столы, графины, стаканы граненые, на стенах картины Айвазовского «Девятый вал» висят. А главное, в коридоре симпатичная, строгая такая блондиночка сидит и ноготки полирует, а перед ней две таблички на ножках стоят. Фундаментально так сделаны, золотом по черному. На одной написано: «Администратор», а на другой «Мест нет».

Я еще порадовался немного в душе: видно, на этот раз народ с юмором попался.

— Для хозяина-то местечко найдется? — спрашиваю и хочу пройти в комнату, а она удивленно так на меня ресницы, как черные зонтики, поднимает:

— Вы к кому, товарищ? Ваш квиток?

— Какой такой квиток? — удивляюсь.

— Квиток на раскладушку.

— Да я же хозяин этой квартиры.

Тут она потеряла ко мне интерес и говорит:

— Идите проспитесь. Не мешайте работать, — и дальше ноготки полирует.

Я пытаюсь опять пройти, а блондинка уже сердиться начала.