Грустный шут

— На, князь, угощайся, — отломив кусочек мерзлого хлеба, Пинелли вложил его в руку Юшкова. Тот недоуменно глядел на хлеб, словно забыл, для чего хлеб создан. — Кушай, пожалуйста, князь. Кушай, а то умрешь.

— Умер я, давно умер, — хрипло отозвался Борис Петрович. Хлеб надкусил, однако, но жевал его без аппетита.

— Вот и прекрасно. Кушай!

Туман над лесом сдувало. Небо очищалось от буси. Кончался лес. Дорога степью пошла и вскоре вывела к большой реке, к Волге. Поперек России текла Волга, вдоль России ехали князь и Пинелли. В разные стороны ехали, с разными целями, а пути их пересеклись.

Река, ворочаясь под истончившимся льдом, наверно, жалела людей, храня воспоминания о тех, кого видела «Не унывайте, — как бы говорила она людям, не отчаивайтесь. Я тоже много бед пережила на своем веку А вот теку, вас утешаю. У реки тяжкая доля, женская. Все вобрать в себя надо, все отдать морю и людям. Через годы теку, через горы, через пустыни и степи. Когда засуха — водою пою, когда голодно — кормлю рыбой. Теките и вы со Христом, теки-ите! И пусть русло ваше будет полней и чище!»

Из проруби — видно, замор начинался — выпрыгнула щука, за ней другая. Казаки пробили еще несколько лунок и стали подбирать выбрасывавшуюся на лед рыбу.

— Манна небесная, — наблюдая за рыбой, рвущейся на волю из духоты вод, покачивал головой Малафей, радуясь даровой пище. Без воздуха рыбе жить невозможно. Это люди, смрадом дыша, живут. — Ну, айдате, робятушки. Реки-то скоро тронутся.

И потек путь через Волгу, через синеющие рыхлые сугробы, через Россию к горам каменным, куда рвался Пинелли, куда в последний раз ехал Малафей.

3

— Ну вот и озеро, — молвил Митя, первым коснувшись по-весеннему мутных озерных вод. — Где тут клад твой?

— Искать надобно, — Барма подмигнул своему найденышу, придавил пальцем его нос. Мальчик счастливо заулыбался. Видно, ласки-то испытал немного. Закивал радостно, что-то гулькнул и потянулся к своему старшему товарищу. Привязался парнишка к этим бродячим людям, ходил за ними по пятам, ловя каждое слово, а вот сам ничего рассказать не мог. Да и к чему им его горькое прошлое? Не царь, не боярин, у которых родословная, как большая река, из глубин незапамятных вытекает.

— Будем искать, а, Гонька?

— Го-го-го, — загоготал мальчик глухо. За то и окрещен был Гонькой. Барма с Дашей стали его крестными. Княжне все было в диковину. Жила, не зная, что есть иная, увлекательная жизнь, ради которой можно оставить дворец, отринуть богатства и почести и брести по Руси с самым дорогим человеком, с друзьями его, горевать и радоваться с ними.

«Какой-нибудь скит старинный найдем — обвенчаемся, — думала тихо. — Детки пойдут от… от княжны и скомороха».

И не шут почитает с княжной породниться. Она сама желает свадьбы, нетерпеливо считает минуты, когда это свершится.

— Тима, — нежно шепчет она и тайком целует его жилистую жесткую руку. — Тимо-оша…

— Ну, — цедит Барма задумчиво и вдруг оживляется и шепчет в ее порозовевшее ухо: — К приемышу-то ишо бы своего, кровного…

— Будет! — Даша сказала об этом без смущения, как о давно решенном.

— Тут где-то остров есть. И пещера, — оглядывая озеро, вспомнил Барма.

— Веди, — согласился Митя.

Остров обнаружили версты через четыре.

Киршу с мальчиком хотели оставить при лошадях. Но Гонька упрямо замотал головой, потянулся за Бармой. И Даша не пожелала остаться и торопливо семенила за спутниками. Томило ее предчувствие: вот сейчас, именно сейчас свершится то необходимое, желанное. Идти! Или — не свершится, ежели тут остаться.

Пошла.

— Давай-ка, Дарьюшка, на руках тебя понесу, — предложил Митя, косясь на брата.

Барма не слышал или делал вид, что не слышит. Постукивая палочкой, прижимал к себе Гоньку, пел во все горло:

Ой, да наш царь, ох, царь,
Был богат он встарь,
У него, шел слух,
Было мно-ого слуг.
А в лесу студено,
А в лесу темно.
Там разбойнички
Ветром греются.
Наша ночь студена.
Чья же в том вина?
Не пройтись ли нам
Погостить к царю?
Кистенем его
По тугой башке.
Ну-ко, брат, пошарь
Ты в его сундуке…

— Эй, братко! — оттолкнув прилипшего мальчонку, вскричал, не выдержав, Барма. — Не тяжко тебе?

Княжна на Митиных руках сжалась, сползла наземь. В веселых глазах Бармы ей почудилась гневинка. «Ага, ревнует!»

Барма нарочно отвернулся, снова обнял Гоньку и громче прежнего заблажил:

Соколу жениться не впервой.
Где б найти невесту с головой?
Стрекает сорока у куста —
Голова Сорокина пуста.
Каркает ворона: кар да кар.
Бедную певунью хватил удар.
А синиц-то, батюшки, сколь синиц!
Сокол, на синицах не женись…