Груз детства

Странно, но, как и всех остальных, я слышала Веру хуже обычного. Она шептала и во мне открылась способность читать по губам.

Во всей этой суете я думала об одном: “Меня здесь быть не должно. Это же мой выходной! Зачем? Зачем я согласилась?”

Оля, чья смена стояла в этот день, позвонила утром. Как никогда прежде, она целых полчаса настойчиво уговаривала меня выйти на работу вместо нее, а я полчаса держала оборону.

– Деньги лишними не бывают! Пойди, поработай. – подкинула во время моего напряженного разговора Залина.

“Чаевые” в этом ресторане были приличными, а я собирала средства на переезд. И овдовевшая сестра, пользуясь привилегией жертвы, моим желанием быть хорошей, часто без спроса залезала в мой кошелек. По утрам, расплачиваясь в такси, я думала, что накануне недосчиталась своего “чая”. В лучшем случае не хватало половины заработанной суммы, в худшем – я обнаруживала в кошельке несколько сторублевых купюр: на такси, кофе и сигареты. Бывало, днем сестра, невзначай по телефону, сознавалась, что взяла мои деньги на срочные расходы…

После коллеги позвонил администратор.

Еще полчаса они прессовали меня вдвоем. Угрозы штрафами и увольнением не действовали, как и попытки вызвать во мне жалость к единственному официанту на оживленной террасе… Это был мой первый выходной после нескольких подряд смен, и форма нуждалась в стирке. Я собиралась принять свежепостроенную ванну, почитать книгу или посмотреть кино, а после хорошенько напиться. Оля все же уломала меня подменить ее, пообещав прыгнуть со мной с парашютом.

Устроившись работать в ресторан, я поделилась с новыми коллегами-собутыльницами, среди которых были давние подружки Ольга и Вера, своими планами на лето. Осуществление давней мечты – прыжок с парашютом – входило в летние планы. Олечка загорелась желанием прыгнуть со мной. В пьянках мы сдружились и стали намечать посещение аэроклуба, что откладывалось несколько раз, поскольку женатый мужик моей новой подруги был против ее затеи… Этот же мужик выбирал Оле рабочие смены и заставлял ее носить в сорокоградусную жару целомудренную водолазку “американку”, вместо футболки с неглубоким декольте. Впоследствии Оля свое обещание все же сдержала.

Милиционер продолжает орать. Отвечаю ему как сказала Вера:

– Меня там не было, я ничего не видела.

– Там камеры! – взбесился следователь и побагровел – Мы смотрели камеры! На них видно, что вы сидели напротив! Видно, как вы забегаете внутрь! Вы видели все! – кричит мент.

“Это не муляжи? – зажужжал в мыслях вопрос – Не-ет. Не может быть… Какой позор!”

Все шесть лет, пока я работала официантом, я не просто пила, а пила регулярно и много. Во время работы или после. В некоторых местах лихо совмещала. Алкоголь помогал мне засыпать и высыпаться. В двадцать лет от ста или полутора ста -грамм хорошего виски не бывает бодуна. Утром – кофе и я “огурец”.

Алкоголь избавлял от излишней агрессии, тревоги и расслаблял. Запару на работе сложно было выносить без допинга. Поэтому, каждый вечер, после первого “чая” в комодах на полках стояли три коктейля “виски-кола”. Коктейли обновлялись минимум два раза. Над комодами висели, как казалось официантам, муляжи камер видеонаблюдения. Прячась от гостей, присев на корточки и вынимая соль-перец или салфетки из комода, я тут же тянула из трубочки свой коктейль.

Услышав от мента, что камеры— не бутафория, я испытала неведомый ранее невыносимый стыд. Представив, как за всем нашим цирком с пьянками в комодах следили те, у кого был доступ к видеонаблюдению, я подумала, что, наверное, было бы лучше обдристаться на людях.

Нас привезли в участок. Все мои мысли были об ушах. После самолёта заложенность проходит быстро. Обстрел произошел больше часа назад, но дискомфорт все еще ощутим…

В небольшом белом кабинете меня посадили за большой и пустой лакированный темно-коричневый стол лицом к двери. Справа у стены спиной ко мне парень за печатной машинкой, перед ним у стены шкаф, напротив шкафа, у противоположной стены стол поменьше. Менты нежно и ласково сказали мне не волноваться. Они объяснили, что зададут несколько обычных вопросов. Но мне не сказали, что вопросы будут одни и те же и задавать их будут снова и снова… В тот день эмпирически я выяснила, что допрос – пытка повторяющимися вопросами.

Два следователя сменяли друг друга, а цикл вопросов и ощущение собственной ничтожности оставались неизменными. Моё желание давать показания тому, что поспокойнее было проигнорировано. Курить не разрешали. Естественно, я очень скоро, пытаясь хоть как-то защититься, начала огрызаться и паясничать… Следователи не обращали внимание и на мое плохое самочувствие: словно в пустоту я повторяла снова и снова о своих заложенных ушах, о голоде и о том, что соображаю хуже обычного.

Прежде чем привезти в отдел, нам так же криком сообщили, что за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний, грозит уголовная ответственность. Бармен нашего ресторана оказался по совместительству юристом:

– Ирка! Требуй повестки! – говорил мне тихо Марат, пока менты торопили нас поехать в отдел.