Груз

«Стоп! — сказал я себе. — Они вполне могли решить, что я заметил слежку лишь после того, как расстался с голландцем. Стало быть, он уехал к себе в »Пролесок« ни о чем не предупрежденный».

Но кто у них делает выводы и принимает решения? Не сами же следящие? Им приказывают, они следят. К тому же вид у всех, как на подбор, идиотический. На идиота не похож один Лысый. Правда, он и чином, без сомнения, повыше этих сиреневых и полосатых. Небось, возился на полу со своим трехлетним мальчишкой, радуясь субботе, а в это время звонок: «Петр Михайлович, надо помочь, ребята не справляются, какой–то хрен их вычислил».

Плохо будет, если из Киева дадут знать в Москву, и у нас в наше отсутствие устроят обыск. Кое–что я по беспечности совершенно напрасно держу дома. Хоть живу я не там, где прописан, установить мой истинный адрес при желании несложно. Но, как говорил мой учитель, не терзайся вещами, над коими ты не властен. С тем я и заснул.

Утром я встал рано, и хотя до встречи с Дирком была еще тьма времени, отправился в город. Кризис кадров был за ночь преодолен, за мною следили совершенно новые лица. Я специально медленно шел по улице Саксаганского, а по противоположной стороне так же медленно шел Пенёк, как две капли воды похожий на человека именно с таким прозвищем из далекого прошлого, когда я еще был аспирантом в Ташкентском университете.

Тамошний главбух взял себе тогда тридцатилетнего примерно мальчугана на побегушках, которого все сразу прозвали Пенек. Был он глуп, подобострастен, перед начальством стоял в позе ученого зайца и отклячив зад, но через два года сам стал главным бухгалтером. Так вот, параллельным курсом со мной сейчас шагал вылитый Пенек.

Чтобы этим ряженым служба не казалась медом, я зашел в Ботанический сад, совершенно пустынный в это воскресное утро, здесь следить можно было только идя внаглую по пятам, а таких инструкций у Пенька и присоединившегося к нему Печенега, как видно, не было. Я полчаса просидел на скамейке, а они почтительно мелькали где–то в отдалении. К их огорчению, я вступил в контакт со всеми случайными посетителями Ботанического сада, выгуливателями собак и младенцев.

Потом я отправился в Музей русского искусства. Кто знает Киев, помнит, что этот музей находится прямо напротив красного здания университета, через бульвар. На бульваре уже околачивался Пенек с видом праздношатающегося повесы. Он был уже без сумки, и приглашающе махал кому–то рукой в другой конец улицы Репина, идите, мол, сюда, ребята, тут хорошо.

Странно, но в самом музее я ни одного подозрительного лица не встретил. Ужасно люблю этот музей, помню практически все картины, дорого бы дал, чтобы «Пруд в Абрамцеве» Поленова висел у меня дома. Обожаю картины «Арест шпиона» (по–украински — шпигуна) Верещагина и «Святой Николай останавливает казнь невинных» Репина, а на картине Маковского «Не пущу» («У кабака») изображен пропойца с очень волевым и сильным лицом, как две капли воды похожий на моего двоюродного дядьку Анатолия Васильевича Прудникова, тоже всегда поражавшего меня значительностью своего облика и тоже пьяницу.

В зале, где висит несколько Шишкиных, около картины «На севере дальнем» стояло существо неземной красоты, пастельных тонов дева лет семнадцати. Я спросил ее, обратила ли она внимание на скульптуру Лансере «Прощание казачки» в соседнем зале. Она сказала: «Покажите». Я показал ей. Казак, отправляющийся, как видно, на войну, сидит в седле, а его возлюбленная, чтобы поцеловать его в последний раз, встала одной ногой в стремя. «Страшно трогательно, — согласилась девушка, — но я все равно больше люблю картины». Она оказалась дочерью актерской четы из известного московского театра, как раз гастролировавшего в Киеве, звали ее Екатерина Юрьевна. Мы не спеша обошли оставшиеся залы, потом я проводил ее до гостиницы. Поразительно, но мои «шпигуны» бесследно исчезли. 

15

Они появились вновь лишь когда я встретился с Дирком. Дирк не подвел, он держал в руке объемистый пакет. Вообще он оказался толковым и сообразительным человеком. Даже его английский за истекшие сутки загадочным образом улучшился. Любой ценой его следовало соответствующим образом проинструктировать, поэтому я просто обязан был сделать так, чтобы мы смогли пусть на две минуты, но оторваться от своих опекунов, оторваться полностью. Пакет я решил пока не забирать у Дирка по той причине, что плотно пасущие нас дурни могли придать преувеличенное значение факту его передачи.