Груз

Второго мая мы прикатили в Ленинград — видимо, в одно время с нашими еще неведомыми друзьями. То есть, если все шло по расписанию, они должны были в этот день въехать в пределы государства рабочих и крестьян со стороны Финляндии, доехать до Ольгина, получить там в свое распоряжение домик, затем поехать в город для первого знакомства с ним, а главное — для того, чтобы выяснить, где находятся станции метро с такими страшными именами: Tschernyschewskaja, Narwskaja, Elektrosila.

Мы закинули вещи в пахнущую старой собакой квартиру на Ульянке и отправились осматривать место, где, как мы надеялись, уже завтра вечером состоится перекидка. К подобным местам предъявлялись почти взаимоисключающие требования. Во–первых, появление бросающейся в глаза иностранной машины должно было там выглядеть вполне естественным делом. Это сегодня иномарок расплодилось больше, чем отечественных, в те же годы иномарка, да еще с зарубежными номерами, весьма обращала на себя внимание. Ленинград к ним, правда, привык, но при этом исключались экзотические районы — какой–нибудь Шкиперский Проток, набережная реки Оккервиль или Кожевенная линия Васильевского острова. Место должно было быть таким, где возможен и привычен турист. 

4

В Питере тех лет еще не перевелись переулки, где машина вообще была редкостью, но такие слишком тихие места не годились — там обитало слишком много старичков и старушек, проводящих целые дни у окон. Занятие мудрое, достойное бодхисатв, да вот беда: любой из этих тихих созерцателей мог хранить в душе нерастраченный комсомольский задор. Мы с иностранцем еще толком не успели съехаться багажниками, а уже сухонькая ручонка задорно накручивает номер Большого дома.

Требовалось место в центре или почти в центре, при этом насколько возможно пустынное. Такое, чтобы хорошо просматривалось (нами), но максимально неудобное для слежки (за нами).

Скажу, отбросив пустую скромность: я знаю Питер как мало кто еще. После долгих раздумий меня осенило. Искомое место находилось, конечно же, на Аптекарской набережной почти на углу улицы Профессора Попова. Это, для тех, кто не вспомнил сразу, левый берег Большой Невки у Ботанического сада.

Не могу взять в толк, почему по этой набережной такое слабое движение. К примеру, вам надо попасть с Садовой в район Лесотехнической академии, Удельной или Парголова — достаточно частый случай, я думаю. У вас нет более удобного пути, чем через Троицкий мост, виноват, он тогда был Кировским, по Петровской и Аптекарской набережным к Кантемировскому мосту. Однако по какой–то причине почти все предпочитают путь через Каменноостровский, тогда Кировский, проспект.

И очень хорошо, что предпочитают. Эта маленькая топографическая причуда питерских автомобилистов позволила нам не меньше полутора десятков раз за восемь лет произвести перекидку практически под сенью дубов Ботанического сада — их ветви во многих местах протягиваются здесь поверх ограды.

Мы помчались на разведку, и, о счастье, мой чисто умозрительный расчет подтвердился. Набережная не оказалась перекопана или перекрыта и не сделана односторонней, а мои придирчивые товарищи не забраковали мой выбор. Затем мы нашли какой–то запасной вариант, правда, поплоше, и еще до наступления сумерек были свободны. Помню, я подумал тогда, что и наши неведомые партнеры, по всей вероятности, уже ознакомились с ленинградским метро, вернулись в Ольгино, произвели свою замысловатую и необратимую распаковку и теперь с трепетом готовятся к тому ужасному, ради чего прибыли из своей чисто выметенной, но, боюсь, скучноватой страны.

Мне сейчас кажется, что алгоритм общения с доставщиками, менявшийся далее мало, выработался после двух, от силы трех встреч. На первый контакт в метро, за редкими исключениями, шел я, как знающий английский. Алекс тоже мог объясниться на этом языке, но хуже, чем я. Евгеньич из иностранных знал лишь испанский, он несколько лет работал на Кубе в качестве учителя музыки. Но испанской команды не было за все восемь лет ни разу. Были норвежцы, голландцы, французы, англичане. Реже — шведы, бельгийцы, немцы, датчане. Кажется, ни разу не было итальянцев, швейцарцев, австрийцев, греков, португальцев. Точно не было финнов. Припоминаю всего несколько примеров, когда кто–то приехал (через год или больше) во второй или третий раз. В таких случаях меня неизбежно заключали в самые пылкие объятия. А еще говорят, будто западноевропейцы — люди холодные и чуждые чувствам.