Грузии сыны

«Нет, не напрасно люблю я наше прошлое. Я люблю его так, как мать любит свое дитя, и поэтому мне, ненасытному, хочется видеть его в будущем еще более сильным и счастливом».

Акакий не один и не два раза возвращается в своих статьях и письмах, в стихах и рассказах к мысли, что вождем и руководителем нации должен быть трудовой народ. Эту мысль он проводит и в своих исторических поэмах.

Акакий всю жизнь по духу был революционером. Еще в детстве, когда сестра и мать обучали его грамоте, прививая любовь к «Витязю в тигровой шкуре», он, мальчик, писал обличительные стихи против притеснения и несправедливости и посвящал матери строки, полные ласки и любви.

Еще при жизни народом зачисленный в список бессмертных, он оставался поразительно скромным.

В 1896 году в Харькове, на встрече с грузинскими студентами, Акакий Церетели сказал: «Что касается оценки лично моих трудов и достоинств как общественного деятеля — они преувеличены. Правда, вот уже сорок лет, как я служу еврей стране, но, может быть, я много раз ошибался и, возможно, не принес тех плодов, какие я должен был принести! Одно верно, что я никогда не исходил из своих личных интересов, потому что в общественных делах я всегда был искренним и прямым. И то правда, что через большие мучения и несправедливости прошел я, но и радости получил в большом количестве. Не сочтите за хвастовство, но многие любят меня на моей родине».

Его имя пользовалось чрезвычайной популярностью и за пределами Грузии. Характерен в этом отношении один факт, известный из письма самого Акакия: «Живущие на Дальнем Востоке грузины прислали мне из существующего, оказывается, там фонда моего имени тысячу рублей. Их имена и фамилии упомянуты в письме от Владимира Таварткиладзе. Так как в этом письме для меня важен не размер денежной суммы, а уважение к моему имени, я от души благодарю всех их вместе и каждого в отдельности. Не знаю, как выразить свою признательность тем китайцам, которые также внесли свою долю в этот фонд. Вероятно, мои соотечественники помянули добром мое имя перед ними, что касается меня, то уважение к ним останется у меня до гробовой доски. Имена этих чужеземцев Ян Лу, Джан Полин, Диу Джан-дин и Си Ван-по».

Это письмо не нуждается в комментариях.

Такая любовь и уважение — удел лишь избранных. Илья Чавчавадзе в личном письме к Акакию в 1888 году называет его «избранником нашей родины».

Акакий был великим и истинно народным поэтом, выразителем боли, страданий, дум и чаяний народных, и потому огромная ответная любовь народа к нему не стареет.

Он очень уважал труд человека. Еще у кормилицы оценил он и проникся уважением к труду крестьянина-труженика, исполненному своего рода вдохновения. А когда вырос, то воспел его в своих стихах. Системой созданных им художественных образов он показывал исконное трудолюбие крестьян, их любовь к земле, их попытки найти своеобразное утешение в работе. В то же время поэт рассказывал читателям о беззащитности крестьян, их тяжелом положении и после так называемых «освободительных» реформ. Он превосходно понимал народные нужды и всей душой сочувствовал трудящимся. С годами Церетели все чаще и чаще стремился способствовать развитию самосознания грузинского крестьянства. Он снова и снова говорил о необходимости борьбы с ненавистными угнетателями за достойное человека существование. На этот лад он как бы настраивал с огромным упорством народный музыкальный инструмент — чонгури.

Я беру мою чонгури,
Чтобы правде послужила,
Чтоб она, встречая бури.
Мысль на бой вооружила.
. . . . . . . . . . .
Чтобы песня осушила
Слезы тысяч угнетенных,
Угнетателей сразила
Целой тучей стрел каленых.

(Перевод А. Гатова)

* * *

И вот я опять в Схвитори, иду вдоль бурной Чихури, иду к дому Акакия.

«Именно недалеко от этой Чихури, на холме, стоит двухэтажный каменный дом, в этом некрасивом здании, имеющем высоту башни, длину дарбази и толщину крепости, но не похожем ни на одно из этих строений… вот в этом доме родился я на рассвете…» — говорит поэт в своих воспоминаниях.

Рядом со мной идет девочка. Веселые черные глазки, тоненькие косички. В руках корзина с виноградом.

— Помочь тебе? — спрашиваю я девочку.

— Да что вы! — бойко отвечает она. — Небось и чемодан еле несете. — И весело продолжает: — Вы вот к дому Акаки спешите, а сами, наверно, его не знали. А дедушка знал. Акаки часто приходил к дедушке, и они подолгу беседовали под ореховым деревом в нашем саду.

— Ты откуда это знаешь?

— Дедушка рассказывал. А однажды, я была тогда совсем маленькой, Акаки подозвал меня к себе, посадил на колени и сказал, что я умница. Мне было тогда три годика.

— А сейчас тебе сколько? — интересуюсь я, сдерживая улыбку.

— Сейчас мне девять.