Грузинская хроника XIII века. Книги 1-3

Он несколько раз во всех подробностях, сильно преувеличивая, пересказывал атабеку то, что происходило на лашарском празднике, но ему не удавалось вывести Мхаргрдзели из равновесия. Под конец он решился прибегнуть к последнему средству.

— Не хотелось мне говорить тебе об этом, — обратился он к честолюбивому вельможе, — но, оказывается, они громогласно распевали песню, сложенную о тебе Руставели, и смеялись над тобой, потешая народ.

Иванэ изменился в лице. Как ни старался, он не смог скрыть волнения.

— Какую песню? Какого Руставели?

Атабек знал, о чем идет речь, но не желал подать и виду, будто ему что-нибудь известно.

— Гм! Какого Руставели? — горько улыбнулся католикос. — Того самого, Шота, стихотворца из Месхети, Христом проклятого! — Не спуская с Иванэ глаз, католикос прочитал:

От гнева позабыв себя,
К нам в горы ринулся Мхаргрдзели,
Детей и женщин убивал
Из пховских гор, долин, ущелий.
Кахети, Картли в страхе ждут.
Имеретины оробели,
А если к нам он повернет,
Нам не увидеть здесь веселья…

Как волк, ощетинился Иванэ, в глазах его сверкнул гнев. Католикос прикусил язык: он выдал себя, показал, что даже глава грузинской церкви знает эту ужасную песню.

Мхаргрдзели и сам слышал ее не в первый раз, но его возмутило, что сам католикос не погнушался повторить эти богомерзкие слова. Какую же известность приобрела эта гнусная песня, если проникла в высочайшие сферы, в святейший храм, врата которого извечно закрыты для грязной болтовни!

Дрожа от гнева и не зная, на ком его сорвать, атабек схватил подвернувшуюся ему под руку дорогую фаянсовую чашку и с силой швырнул ее об стену.

Вдруг с улицы в окна ворвался веселый гомон толпы и звуки бубнов.

Мхаргрдзели кинулся к окну и отодвинул занавеску. По улице проезжал царь со свитой.

Помчался Лашарелы конь,
Тряхнув своею черной гривой.
И облака над головой
Сопровождают бег ретивый.
Пусть сердце верных день и ночь
Надеждой полнится счастливой.

Когда царь со свитой поравнялись с дворцом атабека, Ахалцихели подтолкнул локтем Торгву Панкели и проговорил:

— У него хоромы пышнее царских! Только трона и недостает, а властью и силой он и так превосходит царя!

Между тем католикос тоже поспешил к окну и, приподняв другой край занавески, выглянул на улицу.

— Се грядет Юлиан, царь языческий! — проговорил он злобно, провожая взглядом Георгия, едущего впереди блестящей свиты.

Проезжая мимо дворца, царь невольно вскинул глаза на окна, и взгляд его встретился со взглядом атабека. Заметил он и католикоса.

Оба отпрянули от окна.

— Юлиан Отступник! — скрежеща зубами, процедил католикос.

— Гром небесный поразит его! — гневно отчеканил Мхаргрдзели и, смутившись, что невольно выдал свою тайну, пристально взглянул в глаза католикосу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Придворные и дворцовая прислуга вышли к воротам встречать царя.

Двое молодцов схватили царского коня под уздцы, и Георгий легко соскочил с седла.

Свита спешилась и последовала за ним во дворец.

Двор был вымощен разноцветными мраморными плитами. Отполированные и блестящие, они в первое мгновение ослепили Лухуми. В страхе, как бы не поскользнуться, он осторожно переставлял ноги.

Дворец поразил его своим великолепием. Высокие колонны и порталы, причудливая резьба орнаментов, крытая золочеными дощечками крыша — все приковывало к себе его взгляд, удивляло изысканностью и богатством.

Внутреннее убранство дворца было еще красивее. И Мигриаули словно зачарованный следовал за царской свитой, потрясенный и ослепленный.

В простенке, между колоннами, на позолоченном фоне сверкала мозаика работы искусных мастеров. Мозаика изображала сцены из царствования царицы Тамар, рассказывала о победоносных войнах, о неустанных трудах правительницы. Мраморная мозаика пола показывала богатство и красоту природы Грузии.

Больше всего поразило деревенского парня обилие золота и серебра во дворце. Стены и потолки, пол и колонны во многих палатах казались выкованными из чистого золота и серебра.

Георгий и его приближенные легко и бесшумно ступали по дорогим коврам, устилавшим пол.

У каждой двери, у каждого поворота и прохода стояли тяжело вооруженные исполины.

В приемном зале сопровождавшая царя знать откланялась ему, и все разошлись по разным залам.

Лаша направился к спальным покоям, двери которых тотчас распахнулись перед ним. Лухуми последовал за ним. Царь приказал ему охранять вход в опочивальню и никого не пропускать.

Мигриаули застыл у дверей, окованных золотом, крепко сжимая в руках меч и копье.

Женский смех вывел его из оцепенения. К нему приближались три молодые девушки.