Грузинская хроника XIII века. Книги 1-3

Католикос все больше распалялся. Посрамив ересь, он принялся рассказывать историю византийского кесаря Юлиана, прозванного Отступником. Его возвращение к язычеству он заклеймил как неразумную попытку возврата к варварству.

Рассказ католикоса напомнил царю о том, что он читал о Юлиане. Георгий ясно представлял себе Юлиана, гонимого своим же двоюродным братом Констанцием. Просвещенный и отважный Юлиан был поднят на щит легионерами и провозглашен императором.

Ученик философов Ливания и Эдессия, Юлиан смело повел борьбу с ненавистным ему христианством и начал восстанавливать прекрасную эллинскую веру. Но поэтически настроенный кесарь оказался слишком оторванным от действительности и сложил голову в благородной, но неравной борьбе.

Лаша Георгий понимал всю безнадежность попытки Юлиана, и все же у него щемило сердце, когда он думал о печальной судьбе императора, пытавшегося повернуть вспять колесо истории.

Сам он не помышлял о восстановлении грузинского язычества, не обладавшего даже такой силой, как эллинская вера при Юлиане. Но он не мог до конца примириться с самовластием и жестокостью Христова воинства.

Между тем католикос, увлекшись собственным красноречием, живо рисовал перед слушателями образ Юлиана Отступника. Он изображал его вздорным, необузданным человеком; язвительно говорил пастырь грузинской церкви о нраве и повадках язычника-императора, о его внешности и образе жизни. И Лаша вдруг понял, что католикос рисует пастве образ грузинского царя.

Многие из присутствующих тоже понимали, куда клонит католикос, и исподтишка следили за выражением лица Георгия.

А он стоял, гордо откинув голову, и внимательно слушал проповедь, словно речь шла вовсе не о нем. С насмешливой улыбкой беспечно глядел он на распаленного гневом, взлохмаченного старца.

Католикос открыто вызывал на бой того, кто был облечен властью и возгордился чрезмерно, кто позабыл, что власть земная преходяща и что над всеми владыка — всевидящий, безначальный и бесконечный бог. Католикос грозил геенной огненной и адским пламенем.

— Отступника от веры Христовой да поразит стрела небесная! — провозгласил он, с грозной торжественностью воздев руки кверху.

И внезапно в угрюмой тишине громко прозвучало в ответ:

— Не дай, господи!

Католикос умолк, мертвенная бледность разлилась по его высохшему лицу, он обратил взор в ту сторону, откуда раздался возглас, и при виде атабека, упавшего на колени, замер от неожиданности.

— Не дай, господи! Не обрушивай гнева своего на Грузию, спаси и помилуй царя нашего Георгия!

Молящиеся все, как один, опустились на колени и с благоговением повторили молитву, возносимую атабеком:

— Не дай, господи! Не обрушивай гнева своего на Грузию, спаси и помилуй царя нашего Георгия!

Только двое в храме остались стоять на ногах — царь и католикос. Георгий почувствовал себя в ловушке. Молитва атабека сняла покров со скрытого смысла проповеди католикоса, притча раскрылась, и грузинский царь, отвернувшийся от веры Христовой, был обличен перед всем народом.

Двое стояли на ногах — юный царь и католикос. Дрожащий от волнения старец глядел на царя, словно наседка на грозного ястреба.

Заколебался Лаша, хотел было повернуться спиной к католикосу и покинуть храм, но вокруг него, благоговейно опустившись на колени, стоял народ, его друзья и приближенные. Они горячо молились за него. И он замер на месте. Его уход был бы только на руку католикосу, Мхаргрдзели и их приспешникам. Лаша едва держался на ногах, он мог бы упасть от малейшего толчка и готов был по-детски разрыдаться, когда вдруг почувствовал, как склонившийся перед ним Ахалцихели незаметно для других обвил руками его ослабевшие колени и мягко потянул вниз. Царь тяжело опустился рядом с ним. Когда он поднял голову, католикоса уже не было на амвоне.

С безграничной благодарностью смотрел на царя Шалва, да разве только он один, — все, кто находился в храме, поняли смысл этой краткой, но смертельной схватки между царем и его недругами и пережили ее вместе с ним.

Один лишь атабек был по-прежнему спокоен и безмятежен. Своим холодным и бесстрастным видом он резко выделялся среди всех, словно где-то далеко от него и помимо его воли произошли события, минуту назад бушевавшие в церкви.

Желающие причаститься святых даров подходили к католикосу. Последним подошел к нему Лухуми Мигриаули. И только тогда пастырь опомнился и обвел глазами церковь. Вид царского телохранителя напомнил ему о Лаше.

Но царя уже не было в церкви. Он ушел, не причастившись и не приложившись к руке католикоса.

В то время как глаза старца тщетно искали царя, Лаша упивался ласками своей возлюбленной — Хатуны, жены гробовщика Хамадавла, и, вместо того чтобы целовать сморщенную руку старого католикоса, ласкал нежную грудь прославленной на весь город красавицы.

Царь со смехом рассказывал, как он досадил священнослужителю, сбежав от причастия и благословения, и целовал родинку, украшавшую верхнюю губку красавицы.