Грузинские романтики

Нераскрывшейся розе твердил соловей:
«О владычица роза, в минуту раскрытья
Дай свидетелем роскоши быть мне твоей —
С самых сумерек этого жду я событья».

Так он пел. И сгустилась вечерняя мгла.

Дунул ветер. Блеснула луна с небосклона.
И умолк соловей. И тогда зацвела Роза,
благоуханно раскрывши бутоны.

Но певец пересилить дремоты не мог.

Хоры птиц на рассвете его разбудили.
Он проснулся, глядит: распустился цветок
И осыпать готов лепестков изобилье.

И взлетел соловей, и запел на лету,

И заплакал: «Слетайтесь, родимые птицы.
Как развеять мне грусть, чем избыть маету
И своими невзгодами с кем поделиться?

Я до вечера ждал, чтобы розан зацвел,

Твердо веря, что цвесть он уж не перестанет,
Я не ведал, что подвиг рожденья тяжел
И что всё, что цветет, отцветет и увянет».

18 июня 1833

Кетевана

Шумит и пенится сердито
И быстро катится река.
Кустами берега покрыты
И зарослями тростника.

Кто это, голову грустно понуря,

Смотрит с обрыва в водоворот?
Перебирая струны чонгури,
Девушка в белом громко поет:

«Насытишься ли ты, злоречье?

Не насмехайся, не язви
Над каждым мигом нашей встречи
Из зависти к моей любви.

Зачем, поверив лжи бесстыдной,

Ты до того, мой друг, дошел,
Что преданности очевидной
Ты голос злобы предпочел?

Зачем не изучил заране

Мой образ мыслей, сердце, нрав?
Зачем мне расточал признанья,
Чтобы убить, избаловав?

Зачем согнул мою гордыню,

На муку сердце мне обрек?
Зачем бесплодием пустыни
Дохнул на юности цветок?

Я верую: моя кончина —

Переселенье в мир иной.
Уверившись, как я невинна,
Ты в небе встретишься со мной».

Она умолкла. И нежданно

В словах, затихших над волной,
Узнал я голос Кетеваны,
Чарующий и неземной.

Шорох паденья скоро разнесся —

Страшный и неотвратимый удар.
Девушка бросилась в воду с утеса,
Крикнув пред смертью: «Мой Амилбар!»

1835

Сумерки на Мтацминде