Гуарани

— Нет. Там требуется только мое присутствие. Но имейте в виду, что вашей храбрости и преданности недостаточно, чтобы сберечь то сокровище, которое я вам вверяю.

Фидалго взял шляпу и минуту спустя неожиданно появился среди авентурейро; те, пристыженные и испуганные, дрожали и не в силах были произнести ни слова.

— Я здесь, — повторил он, — говорите, что вам угодно от дона Антонио де Мариса. Коротко и ясно! Если требования ваши справедливы, они будут удовлетворены, если нет, вы будете наказаны по заслугам.

Авентурейро стояли понурив головы. Все молчали.

— Вы молчите. Стало быть, здесь происходит нечто такое, о чем вы не решаетесь мне сказать? Раз так, то мне придется строжайшим образом наказать виновников — тех, кто призывал к бунту! Говорите! Я хочу знать имена виновных!

Ответом на суровые слова старого фидалго по-прежнему было молчание.

В первую минуту Лоредано заколебался. Он был недостаточно храбр, чтобы встретить дона Антонио лицом к лицу. Однако он понимал, что стоит ему отказаться от своего плана и предоставить всему идти своим чередом, и он погиб.

Итальянец вышел вперед.

— Нет здесь виновных, сеньор Антонио де Марис, — сказал он, постепенно воодушевляясь, — есть только люди, с которыми обращаются как с собаками, которых приносят в жертву прихоти; каждый из нас готов отстаивать Свои права человека и христианина!

— Да! — вскричали другие, осмелев. — Мы требуем, чтоб с нами считались!

— Мы не рабы!

— Мы повинуемся, но в рабство не продаемся!

— Мы значим больше, чем какой-то нехристь!

— Ради вас мы рисковали жизнью.

Дон Антонио невозмутимо слушал все эти выкрики, постепенно переходившие в угрозы.

— Молчите, негодяи! Или вы забыли, что у дона Антонио де Мариса еще достанет сил, чтобы вырвать язык каждому, кто посмеет его оскорбить? Несчастные, так вы считаете, что, выполняя свой долг, вы оказываете кому-то благодеяние? Вы рисковали ради меня своей жизнью? А разве не затем вы сюда явились? Разве это не ваша профессия — торговать своей силой и своей кровью и отдавать их тому, кто больше заплатит? Да! Вы хуже, чем рабы, хуже, чем собаки, хуже, чем звери. Вы подлые и низкие предатели! Не смерть вы заслужили, а презрение!

Глухо клокотавший гнев авентурейро превратился в бешенство. От угроз они готовы были перейти к делу.

— Друзья мои! — крикнул Лоредано, воспользовавшись удобным моментом. — Неужели вы позволите себя оскорблять, плевать себе в лицо? И во имя чего!..

— Нет! Не позволим! — яростно закричали авентурейро.

Обнажив кинжалы, они тесным кольцом обступили дона Антонио де Мариса. Все смешалось; крики, проклятия, угрозы посыпались со всех сторон, но занесенные над головой руки все еще медлили нанести удар.

Дон Антонио де Марис, суровый, величественный, спокойный, смотрел на эти возбужденные лица с презрительной усмешкой. По-прежнему высокомерный и гордый, он, среди всех этих грозивших ему ножей, выглядел не жертвой, обреченной на смерть, а сеньором, который отдает приказание.

VII. ДИКАРИ

Обнажив кинжалы, авентурейро окружили старого фидалго; однако никто из них не отважился переступить черту, отделявшую их от дона Антонио де Мариса.

Уважение — эта великая духовная сила — все еще простирало свою власть на души этих людей, ослепленных возбуждением и гневом. Каждый из них ждал, что кто-то нанесет первый удар, и ни у кого не хватало смелости стать первым.

Лоредано знал, что надо подать пример; безвыходность его положения, неуемные страсти, бушевавшие в его груди, доводили его до неистовства, которое в иные минуты способно заменить истинную храбрость.

Итальянец судорожно сжал рукоять кинжала, закрыл глаза и, шагнув вперед, поднял руку, чтобы нанести смертельный удар.

Фидалго гордым движением распахнул полы камзола и обнажил грудь. Ни один мускул не дрогнул на его лице; оно было все так же спокойно; никакая тень не замутила его прозрачного, светящегося взгляда.

Притягательная сила этого благородного сердца была так велика, что рука Лоредано дрогнула, и едва его клинок коснулся одежды фидалго, как пальцы преступника, сжимавшие рукоять, застыли, словно оледенев.

Дон Антонио презрительно усмехнулся; ударом кулака в темя он свалил итальянца наземь, и тот рухнул у его ног бесформенной дряблой массой, потом фидалго пихнул его сапогом в лицо так, что тот опрокинулся навзничь.

Шум падающего тела, раздавшийся среди глубочайшей тишины, потряс всех. Авентурейро оцепенели от неожиданности.

— Опустите кинжалы, несчастные! Руке предателя и труса, руке подлого убийцы не вонзить клинка в грудь Антонио де Мариса! Тем, кто прожил честно, господь дарует праведную и славную смерть!

Ошеломленные авентурейро машинально вложили кинжалы в ножны — в звонком, спокойном и твердом голосе фидалго было столько решимости, столько силы воли, что ослушаться его было невозможно.

— Вас ждет жестокая кара. Не рассчитывайте ни на милосердие, ни на прощение; четверо из вас, те, кто вытянет жребий, умрут смертью убийц. На долю остальных выпадет быть палачами. Как видите, и сама казнь, и ее исполнение достойны вас!