Гуарани

Как только его товарищи подоспели и Алваро увидел, что айморе немного отступили, он повернулся к Пери, который безмолвно созерцал эту сцену.

— Идем! — повелительно сказал кавальейро.

— Я никуда не пойду, — бесстрастно ответил индеец.

— Твоя сеньора зовет тебя!

Пери скорбно склонил голову.

— Скажи сеньоре, что Пери должен умереть, что он умрет за нее. А ты уходи, пока не поздно.

Алваро взглянул на одухотворенное лицо индейца. Ему пришло в голову, что тот повредился в уме; кавальейро не мог понять этого бессмысленного упрямства.

Но в чертах Пери можно было прочесть только твердую решимость, которую спокойствие его делало еще непоколебимее.

— Итак, ты не слушаешься своей сеньоры?

С трудом выжимая из себя каждое слово, индеец сказал:

— Пери не повинуется никому.

В эту минуту рядом с ним послышался чей-то сдавленный крик. Обернувшись, он увидел, что назначенная ему в невесты индианка упала, пораженная стрелой. Один из дикарей пустил эту стрелу в Пери. Девушка кинулась прикрыть собою того, кого она полюбила, и стрела пронзила ей грудь.

Ее черные глаза, на которые уже легла тень смерти, последний раз взглянули на Пери и закрылись. Потом они открылись — в них уже не было ни блеска, ни жизни. Пери почувствовал прилив жалости к этому самоотверженному существу, которое, подобно ему самому, без колебаний жертвовало собой, чтобы спасти любимого.

Алваро не заметил случившегося. Бросив взгляд на своих людей, яростно сражавшихся с айморе, он сделал Айресу Гомесу знак.

— Послушай, Пери, ты знаешь, что я привык выполнять обещания. А я поклялся Сесилии, что приведу тебя обратно. Либо ты пойдешь сейчас со мной, либо мы все здесь умрем.

— Делай как знаешь! Пери никуда отсюда не уйдет.

— Ты видишь этих людей? Кроме них, некому защищать твою сеньору. Если они погибнут, ты сам понимаешь, погибнет и она.

Пери содрогнулся. Некоторое время он размышлял. Потом вдруг кинулся в чащу деревьев.

Услышав звуки выстрелов, дон Антонио и его семья в тревоге стали ждать исхода сражения.

Проведя десять минут в томительном ожидании, они вдруг услыхали, что кто-то пытается открыть дверь. Раздался голос Пери. Сесилия побежала ему навстречу. Индеец упал перед ней на колени, умоляя простить его.

Теперь, когда с души фидалго свалилась тяжесть — друг его был спасен, — лицо дона Антонио приняло суровое выражение, как то бывало всегда, когда он осуждал чей-нибудь серьезный проступок.

— Ты совершил великое безрассудство, — сказал он, обращаясь к индейцу, — ты причинил страдание твоим друзьям, заставил рисковать жизнью тех, кто тебя любит. Уже сама мысль об этом должна послужить тебе наказанием.

— Пери хотел спасти тебя!

— Отдавшись в руки врагов?

— Да!

— Для того, чтобы они тебя убили? — Убили и…

— Но к чему эта безумная затея?

Индеец молчал.

— Ты должен объяснить нам все, а то мы будем думать, что наш умный, преданный друг взбунтовался или сошел с ума.

Это были жестокие слова, а суровый тон, каким они были сказаны, еще больше подчеркивал заключенное в них осуждение.

Пери почувствовал, что на глаза его навернулись слезы.

— Ты требуешь, чтобы Пери сказал все?

— Ты должен сказать все, если хочешь вернуть мое уважение к тебе, а мне было бы жаль его потерять.

— Пери будет говорить.

В эту минуту в комнату вошел Алваро. Товарищи его тоже успели подняться на площадку. Они были вне опасности и отделались только ранениями, которые, по счастью, оказались не очень серьезными.

Сесилия благодарно пожала руки кавальейро. Изабел только посмотрела на него и вложила в этот взгляд всю свою любовь.

Все присутствующие обступили сидевшего в кресле дона Антонио. Перед ним, повесив голову, стоял Пери, точно преступник, который смущенно старается оправдаться.

Можно было подумать, что он должен признаваться в чем-то недостойном и низком. Никто не догадывался, сколько героизма, сколько духовного величия потребовал поступок, который все осуждали как безрассудный.

Пери начал так:

— Когда Араре лег наземь, чтобы больше не встать, он позвал Пери и сказал ему:

«Сын Араре, твой отец умирает. Помни, твоя плоть — моя плоть и твоя кровь — моя кровь. Ты не должен отдавать свое тело на съедение врагам».

Араре сказал так и вытащил свои бусы, что были сделаны из орехов, и отдал их сыну. Орехи были наполнены ядом, в них была смерть.

Случись Пери стать пленником, ему надо только раздавить один орех, чтобы посмеяться над победителем, который отважится коснуться его тела.

Пери видел, что сеньора страдает, и посмотрел на свои бусы. И он подумал: бусы Араре могут спасти всех.

Если бы ты не помешал мне, к наступлению ночи не осталось бы ни одного живого врага: ни белые, ни индейцы больше бы не подняли на тебя руку.

Семья дона Антонио с величайшим изумлением слушала рассказ индейца. Все понимали, что в руках у него страшное оружие, но не могли постичь, каким образом он воспользовался или собирался воспользоваться этим губительным средством.

— Договаривай все до конца! — сказал дон Антонио. — Каким способом ты собирался уничтожить врага?

— Пери отравил воду, которую пьют белые, и отравил свое тело, которое айморе должны были съесть.