ГУБА и другие армейские были

Они построились в одну шеренгу, торжественно-голубые от парадных погон. Мы вглядывались в их лица: вот толстый Буланов, вот суховатый сержант Замятин, а вот рядом с разбитным Волковым наш наивный и добрый Эмин. Не верилось, что мы их видим в последний раз… Но вот прозвучала последняя для них армейская команда – и демобилизованные как-то неумело, как в первые дни службы, повернулись направо и пошли к автобусу. Вдарил духовой оркестр, и было удивительно, как может его грубая медь высекать целую бурю человеческих чувств. Демобилизованные что-то махали из окон автобуса, и было видно, что Эмин снова заплакал. Его не осуждали: не выдерживали парни и покрепче простодушного Эмина…

…Так в прошлом году гарнизонная столовая провожала демобилизованного сержанта-грузина из автобатальона. Сержант уезжал домой первым в гарнизоне и по не писанной традиции уносил на кухню грязную посуду, которую обычно уносят армейские «салаги». Он нёс её в новеньком, с иголочки мундире, высокий, подтянутый, полный той гордой мужской красоты и щегольской выправки, что даёт служба, – а зал на три сотни едоков потрясал столовую грохотом ложек о столы. За такие проводы гауптвахта разом переполнялась – к немалой радости коменданта, заваленного срочной работой, но каждую осень столовая барабанила уезжавшим.

– Стучите, салаги! – зычно крикнули нам, впервые видевшим проводы. – «Дембель» в последний раз на кухню посуду несёт! Стучите в его честь!