Губительность гения

Стараясь не слишком шуметь, Нил Уишем заиграл свою новую пьесу, точнее начало пьесы в полторы минуты длиной, не более. При первых же звуках рояля Моцарт встрепенулся и встал, вцепившись лапками в прутья решетки. Уши его напряженно задвигались, он весь обратился в слух. Играл Уишем сильно и с чувством, глаза его радостно блестели, на бледных щеках появился румянец. Закончив играть, он не сразу повернулся к Эггерзу.

– Вот, пока это все. Второй месяц бьюсь над продолжением, но все не нравится!

– Это бывает, – неопределенно промолвил Эггерз и посмотрел на Моцарта. – К утру, если он постарается, у тебя будет законченный вариант.

Уишем оскорбительно засмеялся.

– Сыграть еще раз твоему крысенку или ему достаточно?

– Ему достаточно, он легко все запоминает. Оставим его здесь, пусть работает. Надеюсь, никто его не потревожит?

– Я не держу кошек, но для твоего спокойствия запру дверь на ключ. Больше ему ничего не нужно?

– Постой-ка, – Грег вытащил свою палочку и несколько раз провел ею по колокольчикам, чем вызвал целую какофонию звуков. – Нужно настроить его на агрессию и стимулировать вдохновение. Теперь можно идти.

Когда в замке поворачивался ключ, Моцарт все еще возбужденно метался по клетке.

*

Слишком громко шуршали ветки за окном, слишком тускло горел ночник, и большие настенные часы в коридоре угрожающе тикали «так, так», словно к нему из темноты приближались чьи-то страшные шаги. У Уишема разыгралось воображение. Промаявшись два часа без сна, он не выдержал и потихоньку прокрался к кабинету, чтобы послушать, как там идут дела. Моцарт работал. Он уже подобрал мелодию начала и уверенно, шаг за шагом лепил музыкальные фразы основной части пьесы, терпеливо повторяя вступление бессчетное количество раз. В его мелодии было что-то свежее, своеобразное, и Уишем почувствовал болезненный укол самолюбия. Потом он вспомнил, кто творец всего этого, и у него мороз пошел по коже. Эггерз не врал, рассказывая про Моцарта, и вот тебе первый результат – он стоит под дверью собственного кабинета и не решается войти! Его разозлила эта мысль, но вместо того, чтобы грубо распахнуть дверь, он поплелся на кухню, сел к столу и, зажав коленями стиснутые ладони, как сидит человек, пронзенный дрожью, долго смотрел в одну точку неподвижными глазами. Мыслей было много.

Лидия считала его непрактичным, но, в отличие от нее, он всегда точно знал, что и где лежит у них в доме, не пришлось даже долго рыскать по ящикам. Потратив всего пару минут на поиски, Уишем отправился в обратный путь. Дом спал, но на улице уже светало. Оказавшись у двери кабинета, он прислушался и понял, что пьеса дописана. Моцарт играл окончательный вариант. Написанное им продолжение было великолепным: нежная, трепетная основная часть переходила в наполненный бесконечной грустью финал, словно небо вдруг заволокло тучами, сгустилась тьма, и не осталось никакой надежды. Но в последний момент все опять поменялось, и одинокому путнику улыбнулась его счастливая путеводная звезда, так эффектно завершала пьесу мажорная оптимистическая кода. Еще неизвестно, сумел бы сам Нил Уишем столь блистательно довести дело до конца. Его снова кольнуло в груди, и побежали по спине мурашки. Когда стихли звуки, он отпер дверь и вошел, стараясь не шуметь. Вытянувшись в струнку и принюхиваясь, Моцарт напряженно стоял возле прутьев.

– Моцарт, Моцарт! – ласково позвал Уишем и просунул ему в клетку палец, чтобы проверить, укусит или нет. Моцарт доверчиво ткнулся в него теплым носом. Уишем тяжело вздохнул, открыл дверцу и насыпал ему на подстилку горстку отравленного зерна.

Конец