Губкин

Местами явственно сквозит усталость от работы в — школе; нам это важно запомнить для дальнейшего хода повествования.

В том же майском номере напечатана была в разделе «Письма из провинции» заметка «Народное образование в заводском районе Белого и Черного городка», подписанная псевдонимом «Зэт». Прислана она была из Баку; Губкин, прочтя ее, впервые узнал, что в далеком городе на Апшеронском полуострове есть кварталы «белые» и «черные» и что «черные» кварталы действительно черны от копоти и нефти…

Глава 20

А теперь автор считает необходимым объяснить, почему он подробно останавливался на первых статьях Губкина.

Если найдется среди читателей педагог, можно не сомневаться, он признает в молодом авторе приведенных цитат родственную душу! Она просвечивает сквозь текст; что-то в самой манере, в оборотах речи выдает учителя. Более того, человека остро, даже удрученно озабоченного сословными интересами.

Чтобы окунуть себя в пучину министерских параграфов, отвратительно скучных даже на вид, надо было — кроме отваги! — обладать еще и взволнованным интересом к нуждам коллег, на себе испытать мертвую хватку параграфов и сильно свое дело любить. «Когда я получил звание учителя, я уже был не учителем-ремесленником, а учителем-общественником с горячим стремлением служить народу» (из автобиографии).

Смелость, резкость, прямота суждений, ясность политических симпатий, которая весной 1918 года, когда он вернется из Соединенных Штатов, поможет быстро разобраться в обстановке… Общественная активность, род нервной энергии, сопутствующей таланту. Это еще только «эманация» таланта, по-прежнему пребывающего в стадии неопределенности. Через три года после произнесения знаменательной речи Губкин навсегда забросит учительство.

Вот для чего мы подробно останавливались на первых публикациях. Талант растет не одними прочитанными книгами, но и написанными (пока еще статьями), отдача духовной энергии столь же необходима таланту, как и ее возобновление.

Ты понял блаженство занятий,
Удачи закон и секрет.
Ты понял, что праздность — проклятие
И счастья без подвига нет.

Талант еще не созрел в нем; его предстоит выстрадать.

Но гражданин — созрел вполне.

Без четкого понимания этого нам нельзя возвращаться в Карачарово.

Между тем наступил 1895 год.

Зима…

Глава 21

Акулово. Ссыльный поселенец. О чем думается, глядя на снег. Гюнц, миндель, рисе и вюрм. Гренландия в Берлине. Эрратические валуны. Как быть? Как быть…

Последние месяцы жизни в Карачарове отмечены дружбой с Александром Федоровичем Страшным; он жил в восьми километрах от Карачарова, в маленьком селе Акулове; сельцо это в суровую и удивлявшую снежным изобилием зиму 1895 года совсем затерялось в снегах и замкнулось, из него редко кто и на лошади выезжал. Дороги никакой не было, и по свежему насту не мудрено было и промахнуться, стороной пройти, что с Иваном не раз и случалось. Он шел на лыжах, после обеда, успев и тетрадки просмотреть, а зимний день короток… В темноте дорожные приметы смазывались, Иван, двигая палками, напрягал слух, останавливался, нюхал воздух.

Страшной же приехать к Ивану не мог: он был ссыльный поселенец и отлучаться никуда права не имел. Причиной знакомства послужили просветительские чтения Губкина; однажды он получил запрос провести такие же чтения в Акулове. Конечно, Иван не мог ответить отказом. Молодые люди сошлись, что называется, с первого взгляда; вскоре Иван с некоторым удивлением узнал о том скрываемом влиянии, которым пользовался Страшной среди крестьян и крестьянской интеллигенции в округе; он был «центром притяжения всех наиболее радикальных и прогрессивно настроенных элементов учительства».

Впоследствии и Губкин отмечал: «Огромную роль в росте моего революционного сознания сыграл народоволец А. Ф. Страшной…»

«У него я нашел книги, которые повлияли на выработку во мне марксистского мировоззрения: «Программа работников» Лассаля — речь о задачах четвертого сословия, произнесенная в одном из предместий Берлина, статьи Лассаля о конституция и его «Судебный процесс». Все это было для меня откровением. Помимо этого, я читал и другую литературу. Такие книги Салтыкова-Щедрина, как «Господа Головлевы», «История одного города», «Господа ташкентцы», «Сказка о пескаре» и т. д., не менее ярко раскрывали передо мной картину общественного и политического гнета, всю глубину бесправия и угнетения русского общества. Помню, огромное впечатление произвел на меня роман Шпильгагена «Один в поле не воин», где герой Лео Гутман говорит о том, что все в человеке должно быть направлено к достижению своей цели, на пути к которой должны быть сметены все препятствия.

Чтение подобной литературы, так же как и политических книг, вело к одному — к формированию моего революционного сознания» («Моя молодость»).