Губкин

Шуровский уничтожил все какие смог достать экземпляры, но страха в себе не подавил; он подал прошение о переводе на кафедру геологии и минералогии. Благо этими науками интересовался и раньше. Три года прилежно и отчаянно штудирует литературу; наконец чувствует себя в состоянии пуститься в экспедицию. «Уральский хребет в геогностическом, физико-географическом и минералогическом отношениях» — так называлась первая работа Шуровского в качестве геолога. Специалистов поразила легкая и горячая манера изложения. Видно, большой любви к путешествиям экс-врач не испытывал (кстати, потихоньку вернулся он и к лекарскому пользованию, осматривал детишек в том самом воспитательном доме, в котором сам вырос; его назначили старшим врачом, и звание это он за собой сохранил до смерти). Кроме поездки на Алтай, где им очень цепко схвачены были главные черты строения края, он в дальний путь никогда не пускался; зато неторопливо, долго и обстоятельно изучал Московскую губернию. Двухтомник, посвященный геологии Московского бассейна, до наших дней не утратил привлекательности. Все же ценность научного наследства Григория Ефимовича не в перечисленных трудах; он оставил нечто иное — неосязаемое; дарование его проявилось не в самобытных исследованиях, глубоких анализах, а в блестящих толкованиях накопленных предшественниками знаний и в популяризации их. Согласитесь, в этом есть предопределенность. На лекции Шуровского собиралась «вся Москва», шли люди и слыхом не слыхавшие о земной коре, но вдосталь наслышанные об ораторском даре профессора с такой необычной судьбой. Сорок пять лет заведовал Шуровский кафедрой геологии в Московском университете, приведя ее многотонные и хаотические коллекции в образцовый порядок; он передал кафедру любимому ученику А.П. Павлову, предварившему своими маршрутами открытие Второго Баку; Алексею Петровичу довелось властвовать на ставшей знаменитой кафедре даже чуть дольше учителя.

Воистину, думается иногда, что искус страданиями придает таланту, как микродоза редкоземельных элементов, добавляемая в сталь, внутреннюю кристаллическую структуру прочности. Иван Дементьевич Черский, сын курляндских аристократов, семнадцати лет от роду был взят жандармами под стражу в аудитории Вильнюсского дворянского института, где воспитывался. Ему предъявили тягчайшее обвинение: участие в мятеже, развязанном польскими повстанцами. Так ли было дело, соответствовал ли истине обвинительный акт — сказать наверняка нельзя, но обвинительный вердикт был ужасен. Сибирь — солдатом в стрелковый батальон. И нервный, болезненный и до смерти перепуганный мальчишка бредет по этапу в Омск, где дислоцируется его часть. Утонченная натура, он не выдерживает грубых шуток казармы, заболевает нервными припадками, которым — о ужас! — унтер-офицер не верит! «Знаем! Притворяется!»

Через пять лет Ивану Дементьевичу удается освободиться от солдатчины. В Омске образовалась небольшая колония ссыльных поляков, в которой выделялся остроумием и образованностью В.И. Квятковский. Проездом останавливался известный путешественник Г.Н. Потанин. Общение с ними вызывает у болезненного юноши интерес к природе, к спокойным, вековечным, несуетливым сменам времен года и ритмам тверди и хляби. Вдруг наука становится смыслом, единственной страстью, оправданием исковерканных лет, вбирает в себя все честолюбивые надежды и все жизненные устремления; он с жадностью, с чахоточным исступлением читает книги, собирает минералы, совершает палеонтологические экскурсии по Иркутскому краю, куда переезжает на жительство. Выбирает маршруты самые недоступные, страшно опасные; пускается вплавь по бурному Байкалу на утлом карбасике — один — для изучения западного берега; лето 1881 года проводит в забайкальских хребтах. Ему доставляет наслаждение служить науке с болью, подвергая себя смертельному риску, невзирая на нездоровье, на отчаяние близких. Его статьи начинают появляться в петербургских научных журналах, но нищета не оставляет его. Он устраивается приказчиком в мелочную лавку. В 1885 году приходит разрешение на въезд в столицу.

Последняя экспедиция его на Колыму — одна из самых! героических страниц в истории науки. С ним отправляются жена и сын. Они не чают вернуться с ним обратно. Он слишком тяжело болен. Отговаривать его бесполезно — уйдет один… Записи в дневнике отрывисты, беспокойны; наблюдения и замеры чередуются с жалобами на головокружение и боли. Иван Дементьевич не в силах сжать карандаш. «Боюсь, что муж сегодня умрет», — выведено крупными дрожащими буквами. Черский берет с жены клятву, что, похоронив его, они с сыном доплывут до конечного пункта похода.

На берегу Колымы, под кустом бузины, в неглубокой яме вырытой слабыми руками несчастной женщины и мальчика, нашел успокоение этот человек, сумевший вымолить у судьбы нечто большее, чем талант.