9. Маша
Маша – это солнечный удар, это обморок, это томительно-сладкий сон.
Воспоминания о ней настолько ярки, что не могли не вылиться на бумагу. Правда, на заре своей писательской юности, потея над первой своей объёмной вещью – автобиографической повестью об армейской службе «Казарма» – я почему-то о Маше упомянул вскользь, не решился откровенничать и выставлять напоказ нашу жаркую любовь, но имя сохранил подлинное. (Ну никак она у меня с другим именем не сопрягается!) В повести герой, комсорг роты, в финале решается на своеобразный для того времени и той обстановки подвиг – прочесть на комсомольском собрании честный отчётный доклад об армейской жизни в казарме (слова «дедовщина» тогда ещё не было, но сама дедовщина о-го-го какая была!). И вот он просыпается в утро «стрелецкой казни»:
И уже в самых последних строках повести тень Маши появляется-возникает вновь:
(«Казарма»)
Понятно, что эти глухие намёки-возгласы рассчитаны были на читателя с воображением, способного домыслить-догадаться, какой бурный и красивый роман протекал у героя за рамками повествования.
А не так давно, работая над романом «Меня любит Джулия Робертс», я вдруг с такой непреодолимой силой захотел повспоминать-рассказать о моей Маше, о нашей с ней «лав стори», что придумал ход, будто отец главного героя написал когда-то армейскую повесть, и вот сын якобы нашёл её в старом чемодане и внимательно читает-изучает. В результате появился в романе вставной отрывок-рассказ под названием «Неуставные отношения». Там в начале речь идёт, естественно, и о Любе, и тон в этих абзацах, надо признаться, увы, несколько уничижительный… Ну надо же было мне, подлецу, как-то оправдать себя за измену, за своё бегство из ставшего вдруг куцым и пресным мира Любы в необъятную дивную вселенную Маши.
В новелле этой мой альтер эго выступает-значится под псевдонимом Александр Николаев, а Маша и другие герои под своими подлинными именами и даже вроде бы фамилиями (сам точно не помню – придумал их или нет):