Читаем Гудериан полностью

Здесь они попали под влияние прусской дисциплины в ее самой категорической и сложной форме. В противоположность абсурду внешних проявлений военного режима – мельчайших деталей муштры, мундиров и прочих формальностей – существовало внушение определенной философии и позиции, гибкость, которую не могут постичь те, кто наблюдает пруссачество только в его несгибаемой форме. Параллельно с единообразием обращения шло – главным образом в отношении офицеров – признание права и желательности выражения бескомпромиссных мнений, вплоть до момента отдания приказа. Таким образом, менталитет кадета формировался мыслью о необходимости признания абсолютного авторитета, и не только после того, как все аргументы будут исчерпаны. Можно заметить – здесь нет особого отличия от методов, применяемых в большинстве других армий. Безусловно, большинство других армий скопировало прусскую систему, и разница между ними лишь в степени этого копирования. Именно педантичная немецкая скрупулезность вызывала страх и ненависть у введенных в заблуждение противников. Внешне Гудериан сначала неохотно согласился с системой; его оговорки в отношении духа, если не буквы, позднее, в затруднительных ситуациях, окажутся весьма подходящими. Гибкость реагирования всегда была близка его мыслям и действиям. Гудериан не протестовал открыто, и его успеваемость улучшалась по мере того, как он развивал в себе интерес к предметам, навсегда покорившим его. В одной из своих книг он вспоминал своих инструкторов и преподавателей из Гросс-Лихтерфельде «…с чувством глубокой благодарности и уважения». Однако с инструкторами из военного училища в Меце дело обстояло не так. В 1907 году Гудериан писал: «Эта система не для честолюбивых людей – только для середнячков. Она занудна», – и добавлял, что находит своих старших начальников бесчувственными. Однако из того, что было написано о нем в конце курса, можно сделать вывод – серьезный и думающий о будущем кадет произвел на преподавателей неплохое впечатление. Честолюбивый и благородный, хороший наездник, он, по их словам, обладал сильным характером и обаянием, а также был «чрезвычайно заинтересован в своей профессии и очень прилежен». По иронии судьбы, Гудериан неважно отвечал на выпускном экзамене по тактике, выбрав оборонительный вариант вместо требуемого атакующего.

К неописуемой радости Гудериана, в феврале 1907 года в чине фенриха его направили в Битке для прохождения службы в 10-м ганноверском егерском батальоне под командой собственного отца, которого любили и перед которым трепетали и близкие, и сослуживцы. В январе 1908 года Гудериан стал лейтенантом и погрузился в обычную жизнь типичного молодого офицера, который любит животных, прекрасно ездит верхом, увлекается охотой и стрельбой. Он также обнаружил в себе интерес к архитектуре, научился ценить театр и танцы. Однако музыка оказалась ему недоступна: Гудериана, безнадежно тугого на ухо, исключили из кадетского хора, когда выяснилось, что он поет совершенно невпопад. В этом было, возможно, нечто символическое. В дневнике Гудериана все чаще появляется критика системы, к которой он принадлежал, и здоровый скептицизм, разделяемый лишь очень небольшим числом его современников. Гудериан пишет об изучении военной истории: обладая исключительно хорошей памятью, он мог наизусть цитировать классические и военные произведения. Очень большую пользу принесли батальонные учения под командованием отца. «Я пытаюсь подражать ему», – пишет Гудериан.

На страницах дневника, фиксировавшего не только мимолетные мысли, встречаются и размышления о значении настоящей долговечной дружбы. В июле 1908 года, в момент одиночества, он писал:

«Друзья требуют, чтобы я проводил с ними больше

времени. Если бы они были повнимательнее, между нами не возникло бы отчуждение. Но теперь трудно вернуть упущенное. Они потеряли мое уважение. Они обвиняют меня в том, что я – интроверт… но тому, кто бежит за толпой, нечем гордиться.

Ноябрь 1909 года. Если бы я только, мог найти настоящего друга. Мои товарищи очень хорошие, но среди них нет ни одного, на кого я мог положиться целиком… Повсюду царит недоверие».

Перейти на страницу:

Все книги серии Мир в войнах

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное