Они поспорили, но в конце концов Тео уступил и резко свернул через три полосы — к выезду с шоссе. Когда миновали ворота Американских мини-складов и медленно проезжали мимо окна конторы, Коллин пригнулась и сползла вниз с пассажирского кресла. Тео открыл дверь бокса и посадил мистера Брауна в торце ящика. Как только Тео отлепил у него со рта пластырь, мистер Браун выплюнул кляп и взмолился:
— Пожалуйста, прежде чем опять станет слишком жарко…
Он вывернулся из-под руки Тео, и тот шлепком вернул пластырь на место, сказав Коллин:
— Видишь?
Она была непреклонна. Тео привязал мистера Брауна к торцу ящика — теперь тот совершенно не мог двигаться, но был способен пить. Потом Тео оторвал два куска клейкой ленты и прилепил их концами к крышке ящика так, чтобы они с нее свободно свисали: если придется, Коллин в одно мгновение сможет закрыть Брауну рот.
Она настояла на своем. Это было правильно, так что теперь, когда Тео снаружи опустил металлическую дверь бокса, Коллин сконцентрировалась на том, чтобы полагаться только на себя, на свои собственные силы: они оба были на пути к этому. Она опустилась на рулон ковролина, подтянутый поближе к ящику, и включила электрический фонарь. От запаха, поднимавшегося из ящика, ее передернуло. Шерстяной костюм мистера Брауна все еще выглядел дорогим. Воротник белой сорочки по-прежнему был жестким от крахмала, однако на нем появились разводы, как на испорченном водой потолке над мансардным окном в комнате Тео. Повязка на руке мистера Брауна была пока еще свежей. Когда Тео с силой захлопнул металлическую дверь и загремел замком, продевая его сквозь стальные пластины и запирая Коллин внутри, когда он тронул машину с места и в дверь застучали камушки, вылетающие из-под колес, она напомнила себе, что это был ее собственный выбор.
Мистер Браун застонал сквозь ленту, заклеившую ему рот.
— Я хочу дать вам попить, — сказала Коллин, — но вы должны обещать мне, что не произнесете ни звука.
Когда она отлепила ленту, он прошептал:
— Здесь слишком жарко.
Она поднесла баночку «Эншуэ» к его губам, и по внутренней стороне ее предплечья покатились бусинки пота.
Он проглотил полбанки. Потом, охваченный паникой, прошептал:
— Эта железная крыша уже поскрипывает. При солнце тут просто духовка.
— Ш-ш-ш, — произнесла Коллин и, поднося к его губам бутылку с водой, попыталась успокоить его рассказом о том, какой она открыла способ охладиться в самые знойные дни лета, когда ей было всего двенадцать.
У девочки было строго ограниченное время на то, чтобы печь печенье. В то лето, тридцать три года тому назад, когда день с каждым часом становился все жарче, она тыльной стороной прижала ко лбу ладонь. «Я должна выбраться из этого дома», — пробормотала она и поставила выключатель духовки на ноль. Сунула руку в кухонную рукавичку, вытащила противень из духовки и сбросила овсяное с изюмом печенье на сетку — остывать. Сняла с себя фартук и аккуратно повесила его на вешалку рядом с фартуком матери.
Коллин пекла печенье в материнской духовке все лето. Она любила возиться на кухне с тех самых пор, как выросла из игрушечной посудомоечной раковины и кухонного набора «Плейтаг». Она хорошо помнила тот день, когда ей подарили эти игрушки, — это был ее шестой день рождения. После того как разошлись гости, она выставила из своей комнаты родителей, закрыла дверь и принялась организовывать кухонное пространство. Она начала работу с того, что поместила четырехдюймовую бутылочку с моющей жидкостью за краном раковины, а рядом с ней — миниатюрную коробочку металлических мочалок «Брилло». Здесь была и мягкая губка, обернутая тонкой сеткой из пластика, полочка с контейнерами для соли, перца и специй — контейнеры все с дырочками и размером с наперсток, баночки с консервированной кукурузой и горошком, пакетики с супами «Кэмпбелл», пряная ветчина, пачка «Квакерской овсянки», две свиные отбивные и целая крохотная курочка с отверстиями на концах — для вертела. Все кухонные принадлежности были из пластмассы, они сверкали точно так же, как сверкали они в маминой кухне, и звук был точно такой же, когда ты швыряла лопатку, потому что сожгла отбивные.