Гугеноты

— Отлично. Теперь королева-мать, оставаясь в неведении, решит, что ей удастся захватить нас врасплох. К тому же мы убрали свидетельницу. Выходит, мы побили Екатерину Медичи ее же собственными деньгами! Что ж, неплохо, черт побери, ну а что будет в Париже — там поглядим. Матиньон! Найди двух человек, самых преданных, и немедленно отошли их в войско гугенотов, за которым отправился к адмиралу Лесдигьер и которое ждет нас в лесу. Хорошо ли ты помнишь место, где назначена была встреча?

— Да, монсеньор.

— Постарайся объяснить это нашим людям, чтобы они не заблудились. Как только они предупредят адмирала, чтобы он не трогался с места, что бы ни случилось, пусть немедленно возвращаются назад: мы должны знать об удачном завершении дела. Пришли их ко мне, я дам им дополнительные инструкции. Ступай.

Как только Матиньон ушел, Конде повернулся к Анне Д'Этамп:

— Я счастлив, мадам, что наша партия имеет в вашем лице такую светлую голову. По-видимому, сказывается боевая закалка времен Франциска I.

Герцогиня улыбнулась, польщенная похвалой принца королевской крови, — И очень жаль, — добавила Жанна Д'Альбре, вставая и пожимая руку герцогине, — что этот полководец с таким незаурядным умом прозябает в безвестности в своем замке, в то время как его место во главе колонны. Вы настоящая Афина!

— Мое время безвозвратно ушло, — ответила Анна Д'Этамп, — но ваше появление напомнило мне об интригах, заговорах и кознях, которые мы устраивали друг другу с Дианой де Пуатье. А пока я ничего не могу обещать, но как знать, возможно, мне доведется еще раз быть полезной: не для себя — для Франции.

— Случайно или нет — история о том умалчивает, — однако вышло именно так, как решил этот необычный триумвират, собравшийся под крышей замка герцогини Д'Этамп в середине 1566 года.

— Как ни хитра была королева-мать, но в одном невольно просчиталась: она не знала о существовании конюха герцогини Д'Этамп по имени Антуан.

— Целых четыре дня гостили незваные постояльцы в замке Анны Д'Этамп. В течение этого времени Матиньон, не отлучавшийся от принца ни на шаг, успел заметить, как герцогиня несколько раз задерживала на нем свой взгляд. Матиньон давно уже научился безошибочно распознавать их значение, и в самый последний день герцогиня, чересчур увлекшись игрой взглядов, на прощанье улыбнулась ему. У Матиньона дрогнуло сердце, он хотел было уже вернуться, но не посмел оставить своего принца, дороже которого у него не было никого.

— Четыре дня. Ровно столько времени понадобилось мадам Екатерине, чтобы услышать, наконец, желанное известие: ее эскорт прибыл и займет место в хвосте королевского поезда, как только тот двинется в путь. Начальником его был герцог Неверский.

— Конде и Жанна Д'Альбре к тому времени уже успокоились: их посланцы вернулись. Адмирал обещал не предпринимать никаких действий и тут же распустил солдат, объявив, что рад за принца и королеву Наваррскую, которых сопровождает столь многочисленное войско, превышающее численность его отряда почти в три раза.

— Этот участок пути проехали без приключений. Екатерина, не спускавшая глаз с вождей, терялась в догадках. Жанна Д'Альбре всю дорогу дремала, утверждая, что плохо спала из-за того, что герцогиня подсунула ей на ночь «Амадиса Галльского» [72]. Принц Конде то оживленно рассказывал что-то Монморанси и Матиньону, ехавшим рядом, то хохотал до слез, когда один из собеседников рассказывал какой-либо забавный случай.

Екатерина задумалась. Уж не сон ли это был? Не привиделись ли ей и этот замок, и эта служанка, сообщившая о заговоре, которым здесь и не пахнет?

Мало того, едва они подъехали к парижским воротам Сен-Жак, как увидели коннетабля, адмирала Колиньи и Лесдигьера вместе с его рыжим псом. Все трое, как ни в чем не бывало, стояли в первых рядах отряда швейцарцев и городского ополчения, не дававших народу, жаждавшему поближе увидеть все королевское семейство, пробиться к каретам.

Екатерина свободно выдохнула. Путешествие закончилось. Маршрут его своей формой походил на очертания сапога, схожего с Италией, родиной королевы-матери. Случайно или нет, но Екатерина Медичи проследовала победным маршем по территории Франции, будто по границам Италии.

В Лувр она приехала измученная, усталая и разбитая. Хотела было дать приказ арестовать Конде и начать следствие по делу о предполагаемом заговоре, но подумала, что, в сущности, ничего не может предъявить ни Конде, ни королеве Наваррской. Однако на следующее утро она, посоветовавшись с кардиналом, решила с помощью единственной свидетельницы прибегнуть к судейским и начать процесс, чувствуя какой-то подвох. Посланные за служанкой вернулись обратно и сообщали, что той и след простыл, хотя они искали ее повсюду.